Интересная Фаина

Фаина спросила, или будет в чае чистое сливочное масло.

Елена Михайловна сказала, что будет.

* * *

Михайлинский дома был редко, а Елена Михайловна из дома почти что не выходила.

Елена Михайловна читала книжки. Когда Елена Михайловна не читала, тогда плакала толстыми, вроде узлы на веревке, слезами и звала Любочку.

Фаина приходила и садилась сбоку от Елены Михайловны или на диванчике, или на стульчике, или на скамеечке и тихонечко сидела, ручки на коленках.

Елена Михайловна никогда не плакала на весь свой рост, а только когда сидела.

Фаина хотела сказать Елене Михайловне, что всем слезам больше нравится литься из человека сверху на низ по прямой веревочке. Что если человек берет и плачет на весь рост, тогда слезы нигде на свете не поломаются.

Фаина подумала, а не сказала.

* * *

И вот в один день Михайлинского не было дома, а Елена Михайловна пока что читала книжку.

Прислуга Василина послалась куда-то зачем-то, а прислуга Зинаида послалась в другое место по другому случаю.

Фаина получилась без присмотра, хоть и раньше за Фаиной никто не смотрел, а только считалось, что Фаина сама по себе не выходит из своей комнаты.

Раньше Фаина уже видела двери от всех комнат, тем более от своей. А тут Фаине зачем-то захотелось хорошо потрогать все на свете двери своими руками и хорошо потрогать все на свете ручки. И от кухни потрогать, и от кладовок, и от уборной, и от ванной потрогать тоже.

Фаина взяла и пошла хорошо трогать.

Двери у комнат, у кухни, у ванной с уборной были сильно похожие друг на друга. Двери были из дерева и расходились ровно на две половинки. По цвету двери были белые, как бумага. А двери у кладовок были серые, на одну половинку и никуда не расходились.

Ручки у дверей были одинаковые по гладкости и по фасону.

Когда все двери с ручками потрогались и обошлись, Фаина увидела в своей голове сломанный утюжок без ручки. Потом Фаина увидела в своей голове ручку от поломанного утюжка без ручки.

Потом Фаина увидела в своей голове дверь, которая разошлась до того, что начала плавать рыбкой по полу елочкой.

Потом в голове у Фаины вся белость закрасилась канарейским цветом и завыла разным воем.

Фаина захотела спрятаться за всеми на свете дверями, пока они не сплыли.

Для начала Фаина сильно толкнула одну дверь. Дверь была толстая, а слабенькая, и не толкнула Фаину обратно, а пустила в себя.

Комната после двери была большая, со всем большим — полом, потолком, окошком, креслом, столом для бумажек, шкафами, книжками и с прочим большим.

Фаина вытащила из шкафа большую книжку.

В книжке было много картинок под тонюсенькой, почти что прозрачной бумажкой.

Картинки шли на всю ширину и высоту. И на всю ширину и высоту шли разрезанные животы человека со всеми на свете кишками.

Были картинки и с головами, и с прочим тоже. Но по таким картинкам Фаина не хотела водить своими глазами со своими руками. Глаза с руками у Фаины водились только по кишкам, которые уложились на картинках крючочками и петельками.

Фаина зачем-то захотела сказать «Оп!».

А у Фаины «Оп!» не сказалось, потому что язык у Фаины взял и завязался нитяным узелочком, похожим на другой такой же, который с самой пули уже жил в фаинском горле.

Фаина хотела развязать нитяной узелочек на языке, а не развязала.

* * *

Раз в неделю к Михайлинскому в квартиру вечером часов в восемь приходило человек десять людей — и мужчины, и женщины.

Когда люди приходили, Елена Михайловна просила Любочку не беспокоиться и сидеть себе в Любочкиной комнате ручки на коленках.

Фаина и не беспокоилась, и сидела себе минуточек пять, а потом шла к комнате, куда сходились приходящие, хорошо слушала и хорошо смотрела в ключную щелочку.

Приходящие люди были по годам сильно разные.

Михайлинский выступал с докладом, люди слушали и потом спрашивали кто про что.

Сначала Фаина слушала Михайлинского, а ничего не понимала.

Потом Фаина слушала Михайлинского и начала не понимать уже другое.

Михайлинский язык был сильно трудный, хоть там слышались и хорошо понятные слова.

Каждый раз Михайлинский после доклада рассказывал людям, что работа у Михайлинского идет туго и еще туже, и прочее.

* * *

А через неделю, если считать от двери-рыбкой, Михайлинский сказал, что раньше следующей Пасхи работа у Михайлинского никак не получится.

Из приходящих людей приходила одна женщина, по годам не молодая, а и не старая. Эта женщина до того запереживала от михайлинских слов про следующую Пасху, что встала со своего стула и вышла за дверь вроде тихонечко отдохнуть от переживания.

Женщина вышла и увидела возле самой двери Фаину.

Женщина спросила, или девушка сама по себе прислуга, и если прислуга, так пускай скоренько посадит женщину на диванчик и принесет горячий чай с сахаром и прочим.

Фаина сказала, что сама по себе не прислуга, а все ж таки посадит женщину на диванчик и прочее.

И вот женщина посадилась и напилась с сахаром.

Женщина напилась и спросила Фаину, кто же девушка такая в квартире у Михайлинского, что раньше женщина девушку не видела.

Фаина честно сказала, что сама по себе есть память про научное чудо.