Интересно и легко

Надя наливала молоко в чашку с кофе, медитировала утром на кухне в тишине спящей квартиры на Александр-плац, наблюдала за клубящимися молочными облаками в чёрном пахучем вареве, и вздрогнула от неожиданности. Вадим подошел незаметно, обнял её, и она ощутила забытое тепло.

– Вадик, так дальше не может продолжаться. Ты сходишь с ума, и я вместе с тобой.

Она обернулась и увидела его, небритого, с красными от бессонной ночи глазами.

– Да, ты права, я с этими часами совсем отупел. Как черепаха, не вижу дальше носа. Как Машка?

Он улыбнулся, но не было сил удерживать улыбку на лице.

– Послушай, тебе нужно просто отцепиться от этих часов. Отлипнуть, понимаешь, съезди куда-нибудь без них, в Брюссель, поброди по барахолкам, под Рождество там должно быть супер.

Услышав слово «барахолки», Вадим оживился. Когда-то это было одно из его любимых развлечений, бродить по огромным Брюссельским барахолкам, птичьим рынкам. Под Рождество кроме обычных мест старинную рухлядь начинали выставлять на всех рынках и ярмарках, которые разворачивались почти на каждой площади старого города.

– Если тебе станет совсем не по себе, я сразу примчусь и привезу тебе часы. Я же понимаю, что у тебя это как болезнь. Но давай попробуем радикально? А, сразу, ты справишься.

Тем же вечером Вадим сел на поезд и уехал в Брюссель. Они решили попробовать несколько дней без часов, и потом решить, надо ли Вадиму идти к врачу. Надя же подумала, что поручит детей бабушке и дедушке и дни напролёт будет лазить с фотоаппаратом у Берлинской стены и в окрестностях. Она всегда интересовалась искусством, и вот, имея возможность тратить на любимое дело всё свое время, она увлеклась социалистическим поп-артом. Это занятие позволяло ей забыть об одиночестве и постоянном беспокойстве за мужа.

На следующий день она бродила по картинной галерее, разглядывая огромные плакаты и репродукции черно-белых фотографий времен социалистического лагеря. Она погружалась в атмосферу жестокого и звонкого красного энтузиазма с верой в невероятные перспективы, с постоянным чувством голода и страхом. Запиликал смартфон, это Вадим звонил по вайберу. Надя включила камеру. На экране было улыбающееся лицо мужа, выражение, какого она не видела уже давно. По лицу Вадима мелькали солнечные лучи и тени и Надя поняла, что он куда-то едет:

– Ты где?

– В такси, здесь отличная погода, тепло и солнце. Представляешь – я нашёл.

– Что нашёл, антикварный эксклюзив?

– Нет, – Вадим засмеялся, – я нашёл человека. У него часовой магазин с мастерской прямо в центре города. Понимаешь, он говорит, что сможет настроить часы.

Опять часы. Наде расхотелось улыбаться, но она постаралась не подать виду, а Вадим продолжал взахлёб:

– Они будут выдавать не бесконечное количество возможностей, а выстроят дорожку к цели. Понимаешь. Моя цель – бессмертие. Часы покажут, что делать для этого. Он поможет мне настроить часы.

– Хорошо, я очень рада…

Глаза Вадима горели, и он не замечал расстроенного лица жены.

– Надя, привези мне их, если прямо сейчас сядешь в поезд – к вечеру будешь в Брюсселе.

– Они на столике возле кровати?

– Да, на столике возле кровати, на статуэтке кенгуру.

– Хорошо, хорошо, мчусь.

Надя быстро вернулась в гостиницу, забрала часы, затем ринулась на вокзал и успела на двенадцатичасовой поезд. Она задумчиво разглядывала пролетающие за окном пейзажи и пыталась понять, чего чувствует больше: радости за мужа, которого увидела в прекрасном настроении в первый раз за долгое время, или неясного зудящего волнения.

Сойдя на вокзале, она углубилась в город, шла по узким мощёным булыжниками улочкам, пропитанным средневековой кровью, потом и мочой. Задержалась у фонтана с Писающим мальчиком, который просвещенные европейские бездомные и гуляющая молодежь превратили в пошлый общественный туалет. Затем ускорив шаг, пересекла блошиный рынок, полюбовалась на белоснежный кафедральный собор, и на площади с ратушей и новогодней ёлкой увидела часовой магазин с мастерской.

Улыбающийся Вадим встретил её на полпути около ёлки. Она открыла сумочку, чтобы передать сияющему мужу часы, но часов – не было, а на торце синей кожаной сумки зиял тонкий бритвенный разрез.

Потом был крик, слезы и снова крик, на который вышел старый часовщик и прибежали полицейские. Надя и Вадим решили пройти весь маршрут от вокзала до часового магазина. Вадим был уверен, что кража случилась на блошином рынке, который ещё кишел народом. Он требовал, чтобы полицейские оцепили рынок и обыскали всех, а когда те отказались, принялся за дело самостоятельно, угрожая торгашам, хватая их и требуя вывернуть карманы. После этого полицейские пригрозили, что арестуют его, и убитая горем семейная пара вернулась на вокзал, и поздно ночью села на прямой до Берлина.