Интересно и легко

…и сразу проснулся, целиком, не ощущая ни капли дремоты, с сознанием, заполненным образами только что виденного сна, точнее одной конкретной картиной, как прихожу в себя в пустом кабаке, онемевшая щека на кафельном полу, чувствую запах рассвета и мокрой тряпки на швабре, которой рядом орудует толстая уборщица, серый свет из окон отражается от мокрого пола, слепит глаза, длинные тени железных ножек стульев и столов тянутся под барную стойку, а затем разом оказываюсь на улице, видя выкорчеванные бордюры и снятую тротуарную плитку, черные и красные пластиковые трубы разных диаметров застывшими дугами червей вытарчивают из перекопанного тротуара вверх, выше головы, а я зябко засовываю голову в воротник, замечая, что от волос идёт пар, и вижу мужика в оранжевой робе дорожного рабочего, который методично долбит кувалдой кусок бордюрного камня – вот откуда эти ритмичные спазмы внутри черепа, – «дружище, где я?», и голос глохнет в вате, набитой в уши, и не слышен за ударами кувалды, или это кайло; «вот, чучело

с кайлом» думаю я и хлопаю оранжевую робу по плечу, а она поворачивается, и я повторяю вопрос, чтобы услышать «угол семьдесят пятой и семьдесят девятой, такси здесь не поймаешь, видишь – перерыто все, ремонт, тащись пёхом до остановки», и с этими словами в ушах я лежу и не сплю, и жду, когда зазвонит будильник.

γ

…при этом добраться до остановки оказалось на удивление сложно: ноги затекли, несколько часов на бетонном полу выстудили тело, и его потряхивало, в голове пульсировали удары кувалды, которые по мере удаления, казалось, нисколько не ослабевали, и угол семьдесят пятой и семьдесят девятой, до которого нужно было дойти, находился как будто всё время на одном и том же расстоянии, и передвигаться по тротуару между кучами гравия, бордюров и торчащих труб было невыносимо, нужно было смотреть под ноги, и разбухшую голову тянуло вниз, а подняв глаза и пропуская прохожих, которых вдруг стало так много, что они постепенно превратились в плотную толпу, для которой ямы под ногами явно не были помехой, и люди двигались напористо и целенаправленно, пялясь в глаза с неожиданной неприязнью, и затем устремляя взгляд куда-то за моей спиной, – я видел все тот же угол дома, ни ближе, ни дальше, вдруг мутнее, вдруг подрагивающий как в телепомехах; и прохожие уже смотрят в глаза неотрывно, и хотят, чтобы я оглянулся, указывая куда-то взглядом, подбородком; «вон, там» слышу прямо под ухом – это тощая бледная девушка со впалыми щеками, в черном, сумка через плечо с надписью Surf, покосилась в мою сторону и показала куда-то своей такой же тощей спутнице, я оглянулся и увидел, что ее рука вытянута в направлении открытой двери кабака, и тут же «баммм!» – удар кувалды забил в голову гвоздь, я пошатнулся, ощутив толчок в плечо: квадратный мужик с бородой во все лицо злобно смотрит прямо в глаза и медленно подняв руку, тычет пальцем в ту же сторону, на дверь кабака, и я смотрю туда, думая, что за ерунда, может, я там что-то забыл, и нужно вернуться, а мужик уже уходит, квадратная спина скрывается за другими спинами, и снова – «баммм!», и теперь я сижу на низком подоконнике витрины, с вытянутыми на тротуар ногами, и слышу «ну чего расселся-то?», и толстый пацан, похожий на плюшевого медведя в синих шортах и желтой майке, хотя на улице октябрь и заморозки, стремительно летит ко мне и со всей силы врубается головой в живот, орудуя кулаками и вцепляясь в волосы, бешеные глаза смотрят мимо, и я, обалдев от неожиданности, отцепляю его, держу на вытянутых руках, а он барахтается, размахивает конечностями, как мотылек, зажатый между пальцами, и женский голос ревет «не трогай ребенка, скотина! сказано – назад!», я получаю тяжёлый удар мамашиной сумочкой по темени – что они, там носят? – и оказываюсь стоящим перед открытыми дверями кабака, и оранжевая роба долбит кувалдой «бамм!», а на улице уже никого нет кроме нас двоих, и уже почему-то сумерки, и я понимаю, что угол семьдесят пятой и семьдесят девятой – это какой-то невозможный адрес, а в глазах помехи и скрежет.

β