Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство

Эти обычаи не только кажутся нам оскорбительными, — отмечает в конце XVIII века Шарль Филибер Массон, автор «Секретных записок о России», — но они и действительно оскорбительны у недикого народа, уже носящего одежду, но, в сущности, они вовсе не являются результатом развращенности и не свидетельствуют о распутстве. Скажу больше, вовсе не эти бани доводят народ до распутства, наоборот, они, несомненно, очень полезны для него. Сердце русского юноши не трепещет и кровь не кипит при мысли о формирующейся груди. Ему нечего вздыхать о тайных, неведомых прелестях — он уже с детства все видел и все знает. Никогда молодая русская девушка не краснеет от любопытства или от нескромной мысли, от мужа она не узнает ничего для себя нового…

И надо сказать правду, насколько непристойно держатся женщины, настолько же девушки сдержанны и скромны. <…> Присущая женщинам стыдливость притупляется как благодаря привычке к такому обращению с мужчинами, так и благодаря совместному посещению бань с детства[282]

.

Много внимания уделяли описанию совместного посещения бань иностранцы в XVI–XVII веках.

Они [русские] в состоянии переносить сильный жар, лежать на полке и вениками нагоняют жар на свое тело или трутся ими (это для меня было невыносимо), — признавался Адам Олеарий. — Когда они совершенно покраснеют и ослабнут от жары до того, что не могут более вынести в бане, то и женщины и мужчины голые выбегают, окачиваются холодною водой, а зимою валяются в снегу и трут им, точно мылом, свою кожу, а потом опять бегут в горячую баню[283].

Барон Августин Мейерберг, в свою очередь, изумляется привычке женщин не стыдиться своей наготы:

^{Баня. Лубочная картинка. 1881. Ровинский Д. Русские народные картинки. Спб.: Типография Императорской академии наук, 1881}

В общественных банях бывают в большом числе и женщины простого звания; но хотя моются там отдельно от мужчин за перегородкой, однако ж совсем нагие входят в одну дверь с ними, а если которой-нибудь придет такая охота, она остановится на ее пороге, да и не стыдится разговаривать при посторонних с мужем, который моется, с самою вздорною болтовнею. Да даже и сами они, вызвавши кровь таким же, как и мужья их, сеченьем и хлестаньем к самой коже, тоже бегут к ближней реке, смешавшись с мужчинами и нисколько не считая за важность выставлять их нахальным взглядам свою наготу, возбуждающую любострастие[284].