Иные песни

Ей с самого начала не нравился договор, заключенный Бербелеком и Антидектесом. Стратегосу эгиптянин был необходим, главным образом, чтобы убеждать крыс кратистосов, будто именно Чернокнижник стоит за Искривлением и адинатосами в небесных сферах. Аурелия все еще не была уверена, вещал ли софистес об этой теории по убежденности или же ложь его была оплачена, — но в таком случае он принял ее форму совершеннейшим образом. Так или иначе, ценой его был полет на Луну и свободный доступ к библиотекам Четвертого Лабиринта, эстлос Бербелек дал ему слово. Понятно, что мертвый эстлос Бербелек его не выполнит — и у Антидектеса тогда остается Аурелия Оскра, лунница, которой как-то ведь нужно будет вернуться на родину…

— Слушай-ка, — начала она, набрав побольше воздуха, чтобы пригасить внутренний огонь, — стратегос жив и будет жить, а если ты начнешь распространять такие пораженческие…

Девушка оборвала себя, заметив, что софистес уже ее не слушает. Он вглядывался куда-то над ее головой — не на Коленицу, на что-то еще выше, над городом и левее от него. Она оглянулась.

С северо-запада, из-за темно-зеленого массива пущи, летело копье темно-красного камня. Аурелия прищурилась. Над камнем, параллельно ему, висело черное веретено аэростата, серебряные молнии вились по бокам тернистым орнаментом. Над носовым куполом минарета стоял однорукий ангел, белые бинты его крыльев вились на ветру, утреннее солнце играло лучами в хрустальной косе. Спускаясь, «Ломитуча» описывала широкий полукруг, чтобы не попасть под огонь пиросидер Коленицы.

Аурелия оскалилась Антидектесу в жаркой ухмылке. Не было нужды ничего говорить, солдаты уже заметили «Ломитучу» и подняли шум. Вистульцы выходили из палаток, глядели на небо. Заиграла труба, Аурелия не знала этого сигнала. Коленицкие пушкари на минуту прекратили обстрел — и так чуть ли не символический.

Оронейгесовый аэростат спустился на поле за главным лагерем вистульских войск. Повис пусах в тридцати над землей. Колыхаясь на ветру, пробовал обрести устойчивую позицию. Экипаж бросал якорные цепи. Солдаты побежали вбивать в землю железные штыри. Аурелия отправилась за ними; она видела, что туда бегут люди и от шатров стратегоса, и от гегемона Гасера Обола.

Тем временем по веревкам, спущенным с горизонтальной башни «Ломитучи», дюжинами скользили мужчины и женщины в углеродных доспехах Хоррора.

* * *

Сломать ей шею, свернуть голову, как я поступил бы с ядовитой змеей. Нимрод крутил в голове мысли нимрода. Убью Змею, убью ее. Цветистая птица порхнула над ним, сад резиденции Иеронима Бербелека своими любезными уху звуками напоминал Зайдару о какофонических мелодиях истинной дикости. Ихмет ненавидел парки, сады, городские пруды и передвижные бестиарии. Ворота имения и стража исчезли за поворотом аллеи. Он оскалился. Грызть, грызть, грызть, загрызть! Солнце стояло высоко над Александрией, он щурил правый глаз; левый зрачок был скрыт в тени. Невольно он ускорил шаг. Знал, что она здесь, кузен Анеиса Панатакиса ему сказал.

«Гипотамия» вошла во внутренний порт Александрии седьмого Мартиуса с двухдневным опозданием из-за внезапных весенних штормов (Оронея снова слала ветры против ветров, сшибала тучи с тучами, Король Бурь делал глубокий вдох). Наняв в порту виктику, Зайдар сперва поехал к складам фактории Анеиса Панатакиса. В последние годы те разрослись почти до размеров складов Африканской Компании. Пакгаузы Панатакиса были разбросаны по всем набережным, через его руки теперь проходила львиная доля товарооборота между Гердоном и Северной Африкой — а также с Западной Азией. Старый Анеис продолжал руководить всем из своей безоконной конторки на задах старейшего из складов. И все же, из-за раннего времени, как и приняв во внимание, что как раз был день некоего кристианского праздника (а Панатакис считал себя еще и кристианином), Ихмет его там не застал. Потому оставил в конторе письма Бербелека к концессионеру и остальным александрийским адресатам, за исключением эстле Амитаче и эстле Алитэ Лятек. Люди Панатакиса доставят их в самые короткие сроки. Затем он назвал виктикарию адрес резиденции Бербелека.