- Будь, бояре, по-вашему.
- Ладно по сему! – хлопнул по колену Воротынский. Потомок Святого Михаила Черниговского, не поклонившегося пред Батыем могольским кумирам, отпрыск гордых Ольговичей, непримиримых соперников дома Мономаха и Всеволода, он брал на себя ответ за посылку цвета войска в авангард. Шуйские с Мстиславскими и Одоевскими не могли не одобрить решения большого воеводы. Пуще других похвалил боярин Морозов, своей рукой соединивший руки Воротынского и Малюты. «Посмотрим, что выйдет! Со своими справлялись, как на чужих налетят?!» - думали князья Мстиславский, Глинский, Черкасский и Трубецкой, имевшие зуб на Воротынского, что обогнал верховодством войском.
Малюта собрал опричников и сказал им, толпящимся:
- Не вас ли, братья мои, государь называл молодыми волками? Не вы ли не раз клялись умереть прежде за него, потом – за родителей, милых детей, иных сродственников? Час настал. Пойдем первыми. Поляжем за царя Ивана Васильевича. Оправдаем имения и награды. Не выступим наутро храбро, сожжет хан заново Москву, теперь до почвы. Опять ли побежим, бросив полторы сотни пушек в реку? Повторим прошлый год? Допустим ли в среде своей предателей, подобных Михайле Темгрюковичу, Григорию Грязному с князем Гвоздевым-Ростовским, ездивших в палатку к хану, измену примеривавших. Лучшего хан не даст: ждите унижение нашей чести. Ты ли, Василий Григорьевич, - повернулся он к старшему Грязному, - повезешь Девлету унизительные подарки? Вы ли, Хворостинины, подадите врагу грамоту на Казань, твоим отцом воинским подвигом склоненную? Призываю не сражаться назавтра, а умереть.
Не всей опричной молодежи желалось умереть назавтра за государя. Многих государь обидел, кому-то не дал обещанного. Только стыдно одному перед другим выходило уступить крымчакам. Чем те лучше? Неужто храбрее? Али силой и ловкостью молодецкой взяли? Вооруженье наше не хуже. Кони же притомлены четырехдневной осадой, только свежи, ежели в последний бой. Матвей Грязной вместе с товарищами оглядывался на темные вздетые к небу хоругви. Луч месяца выхватывал тонкий лик Христа. Нет, полумесяц, не уступит тебе крест! Утром переплететесь в схватке неуступчивой беспощадной.
От опричников не укрылась войсковая интрига. Не понапрасну нахваливают их земские. Идите, мол, на крымчаков в первых рядах. Не Шуйские ли с Пронскими, Горенскими, Кубенскими, Трубецкими и Воронцовыми мечтают об опричной погибели? Не их ли вотчины опричнина разоряла? Не их ли родичей царские молодцы в петли вздергивали? Не их ли дворовых девок раздевали до нага и на потеху кур заставляли себе на обед ловить, видя тех нагнувшимися? И старая и новая знать, те же Нагие зуб, на опричнину имеют. И какой зуб - клык! Воротынский придавал опричному полку отборных кликнутых добровольцев – земцев. Тем не менее опасения опричников подтвердило то, что Малюта самоустранился от командования, де, выедет в поле простым воином, умереть с
Опричники разошлись, каждый к попоне. Спали, подложив под голову седло. Малюта разыскал Василия Грязного, сидевшего на повапленном плетне, служившем ложем. Отирая травою, голова тачал на утренний бой саблю. Григорий Лукьянович залез под полог, обнял за плечи Грязного:
- Что скажу тебе, Василий Григорьевич: послал бы я сына, нет у меня, прошу дело исполнить твоего Матвея. Завтра на битве пускай притворно переметнется к хану с донесением, что сейчас дьяк сочинит. Дескать, возвращается Шереметьев из Москвы с тридцатью тьмами. С ними и сам государь-батюшка, ведя изрядное войско, в Новгороде набранное. Царь Магнус ведет сильных немцев без числа.
Василий Григорьевич вздрогнул от освеженной выдумки:
- Поверит ли хан?
- Поверит. Чем еще объяснит наше упорство? Коли хитростью не спасемся, назавтра всем гибель.
- Отчего Матвуша?
- Племянник предателя Григория, сродственник остальных ваших, к хану прошлое лето ездивших, по измене казненных
- Так рассуждать, не мне ли и переметнуться?
Малюта покопался в бороде: «Не изменит ли Василий воистину? Яблоко от яблони недалече ляжет. Григорий – брат его». Лучше придержать Василия Григорьевича скрытым агнатом.
- Нет. Пущай Матвей скачет. Поди, вразуми.