Иоанн Грозный (СИ)

         Через четверо суток, ночуя в густых прибрежных зарослях, дядя с племянником обогнули Пороги, где издалече видали на острове большое казацкое пиршество, сопровождаемое пылавшим камышом и  выстрелами из редких и дорогих тогда пищалей. В свете дня они миновали осыпь древних валов, некогда безуспешно ограждавших Русь от кочевых варваров. Ехали по левую сторону от Киева. Этот древний город, утратив военное могущество, сохранил значение торговое, производственное, религиозное. Здесь по-прежнему переваливался товар из

варяг в греки

, гремели наковальни, крутилась прялки, нырял уток по основе в ткацких мастерских, горшечники лепили утварь, плотники строгали обшивку речных, морских судов. В Киеве стоял воевода Литвы – второго русского государства, превосходившего числом жителей Московии. Служил независимый митрополит. К святыням Лавры ехали, шли тысячи паломников.

         Яков и Матвей видели на высоком обрывистом берегу возрожденную белокаменную  крепость, вниз коей убегал полный водой ров с  валом, заостренным  частоколом. Блистали увенчанные крестами золотые шапки соборов. Закругленные приделы церквей уносились в морозное  небо. Софийский собор излил величавую мелодию. Напевной аркой перекинулась она в златоверхую Михайловскую обитель. Ей отозвалась колокольня Надвратного храма Золотых ворот. Пролился гулким медовым изобилием звук Печерского монастыря. Тренькнули колокола Десятинной церкви. Низом ответили из Выдубицка. Сердца юношей сжались, щемящее засосало подложечкой. Дядя и племянник обнялись, обрыдались. Вот она предтеча отечества!

          Внизу склона на вставшей реке колотила друг друга кулаками да дубьем киевская  молодежь. Матвей с Яковом смеялись столь присущей русским забаве. Ой, самим бы поразмяться, кулаки чесались.  Оба  привставали в стременах, угадывали азарт лиц, отчаянные порывы одолеть, ранить, не поддаться. Переговаривались, одобряя удачный удар, смелую увертку. Развлечение удалое, захватывающее. Кого-то откинули на вмерзшие лодки-однодревки, пинали ногами. Товарищи с дубинами летели на помощь, встречь. Гляди: вот трое с разбитыми лицами, кренясь от сильной нетрезвости, заметили верховых и полезли на берег, спросить, привязаться, задраться, лишить коней. Грязные поспешили нахлестнуть лошадей, но долго им было весело, словно  после удушья несвободы смрадом наконец глотнули свежего послегрозового воздуха.

         Вверху Киева берег забирал выше, и тут в дубовой роще дядя с племянником увидели брошенное кладбище. Ограда осыпалась, и над осевшими буграми торчали покосившиеся громадные каменные кресты.

- Чего это? – спросил Матвей.

- Старинных русских богатырей погост, - догадался Яков. Он поведал племяннику, как в былые времена хоронили русских богатырей отдельно здесь на бугре, чтобы виден был Днепр и златоглавый Киев, за кои умирали они. Мертвецы слушали звон воды, с колокольней песней соединяемый. Бессильные ныне вспоминали походы честные, славные.

         Грязные стояли подле крестов, казались маленькими, раздавленными. Ежели такие кресты, каковы же были люди? Отчего иссякли? Или не захотели рожаться, прознав о братских междоусобицах, позоре Калки, трехсотлетних взаимных предательствах? Лежат в тиши. Шуршат мыши в сушняке, сядет передохнуть одинокая птица. Над крестами разворочено пронзительно синее киевское небо. Проснулись бы, встали, пошли! Немотствуют, когда, с кем выходили одни против тем. Расшвыривали поганых, раскидывали головы гнилым тыкляком. Нелизоблюдную правду изрекали в глаза правителю Олегу, святому Владимиру. Имена: Илья, Добрыня, Никита содрогали недругов оторопью. Отчего же прошли, рассеялись славные времена, нет героев, сделались мы своим правителям и чужим подножной услужливой ветошкою? Когда-то испить водицы, припасть к родимой землице довольно было исполину для пополнения сил. Теперь же стоят они, опричники, и в толк не возьмут, как могло сие произойти, не сказка ли? и что за размер богатырей под колоссами-крестами.

         Сбоку за гребнем осыпалась почва. Послышались  шаги

человечьи.  Дядя с племянником переглянулись, невольно покрепче

взялись за конские узды.   Из ямы выполз не сильной крепости

мужичонка, по виду черный церковник, в изрядной шерстяной рясе

и скуфейке. Прошло время, но Яков сразу  узнал отца Пахомия,

венчавшего беспамятного Матвея с Ефросиньей в Суздале. Яков

толкнул Матвея, коротко напомнил историю любителя-звонаря.

         Яков окликнул Пахомия. Тот и без того шел к всадникам. Соскочив с лошади, Яков толкнул Пахомия: не узнаешь, бродяга? Широкая улыбка расползлась по сморщенному печеному лицу безвозрастного старикашки. Он задергал руками, будто тянул верева колоколов. Яков подыграл ему под звуки угасавшего перезвона. Матвей пустил коня пожевать  сушняка и ветвей безлиственной  дубовой поросли над могилами. Нетерпеливо ожидал, когда стар и млад закончат развлечение.