Иоанн Грозный (СИ)

         Бояре были подавлены. Они ждали, когда царь закончит  блажь.  И когда были приласканы, бояре не верили в продолжительность счастья. Опала часто разражалась неожиданно, по поводам незначительным, едва сравнимыми с подлинными  скрываемыми мотивами. Одни роды поднимались, другие отдвигались в тень. Прозябали Романовы, а вот Шуйские опять выходили на первые места, опережая нетщеславных, считавшихся знатнее,  замаранных в третьем поколении литовским служением – Мстиславских.

         Излечив до двух дюжин недужных, с воем всползавших  на ступеньки знаменитого крыльца, заставив Годунова, других стряпчих и дьяков принять письменные просьбы, царь вернулся в покои,  где душистой водой вымыл замасленные головами больных руки. Не сказав слова, он пошел в подвал казначейства к хранимым сокровищам. Стряпчие и дьяки поспешали, услужливо раскрывали сундуки, обнажали наваленные кучей камни. Неживая красота успокаивала нервы самодержца. Худыми паучьими пальцами он перебирал смарагды, рубины, лалы и топазы. Свет, лившийся из оконцев под белым потолком шутил на сгибах минералов,  царь щурился, когда острый луч попадал в его правый, более другого испещренный старческим крапинками глаз. Он любил зеленые камни: яшму, нефрит, кошачий глаз и малахит Уральск гор. Эти камни редки заграницей. За их счет устроится Иоанн на чужбине, ежели Баторий одолеет и придется бежать… Сюда в подвал Иоанн приказал привести Географуса.

         За истекшие года артист обматерел, налился пружинистой полнотой. Из вытянутого лицо сделалось округлым. Литой животик вытягивал  кафтан со шнурами. Носить одежду врага было смелостью, но подлинному художнику всегда следует умеренно дразнить власть. Географус носил шнуры с вызовом подлинного оппозиционера. Иногда он чувствовал себя Курбским. Много раз он имел возможность увеселять царя. Досадовал: вкусы дворца низки. Потраву псами зашитого в медвежью шкуру осужденного, подножку, масляный пирог в рожу, а то увеселения похуже предпочитали серьезной библейской истории, за которую увесисто отмерял клир.

         Географус не смотрел на золото и камни, сверкавшие из раскрытых сундуков,  не растравлял нервы. Когда же государь намеренно, испытывая, заставил его взять в руки увесистые золотые цепи, иконы – обереги, способные утащить на  речное или морское дно редкого  тонущего силача, Географус набросил на драгоценности покров невнимания и деланно безразлично глядел на них глазами человека искусства.

- Соскучился по настоящей работе? – спросил царь. Географус знал, что надо отвечать: да, соскучился. Вся прежняя его работа была ненастоящей, а вот ныне Иоанн даст задание. Глаза государя хитро блестели, как бывало, когда увлеченный  чем-либо он придавал намеченному большее значение, чем оно того стоило.

         Иоанн заговорил об ответственности постановщика перед народом и прежде – о главенстве сцен массовых. Перед глазами его стояло недавнее умиление народа на красном кремлевском крыльце. Он не мог ошибиться, что  любят именно его и никого из бояр. Пришедшие просить и излечиваться были искренни, в простоте и дикости неспособны к притворству. Целуя ему сапог, они излучали верноподданичество.  Покорный народ заслуживает значительного праздника, задача Географуса изящных искусств создать представление, кое войдет в века. Тут должны быть шествия полков, примерные сражения, триумфы и народные ликования, естественно. показ слона, еще одного пригнали в Москву взамен убитого, верблюдов и обезьян из Африки, редких змей и цветных рыбок в прозрачной лохани. Далее будет щедрое угощение пряниками и хмельным квасом, бросание мелкой монеты, наконец – явление царя с сыновьями, высшим духовенством и боярами Думы. Апофеоз поддержит пальба китайскими дождевыми огнями.

         Сердце Географуса зашлось от  предложения. Он прикидывал, какая часть государственной казны, раскрытой перед ним, будет истрачена на  грандиозное мероприятие: подмосковный терем Географуса нуждался в ремонте и расширении.  Знание жизни подсказывало: нельзя соглашаться сразу, и для затравки надо отойти от темы расходов. Географус сказал, что подобная великая государственная затея похвальна требует росписи тщательного плана, привлечения многих помощников и определения  цели праздника. Царь вспылил: как цели? Разве непонятно? Он ставил уроком вдохновение народа перед лицом внешней угрозы. Однако не стал говорить о том прямо и набросился на Географуса, какой же он постановщик, когда повода праздника придумать не может?! За что я тебе плачу?! Этот ключевой вопрос искусства был выговорен царем со всей прямотой, на которую было способно его время. Гордость человека, созидающего  реальность, сравнима лишь с тщеславием сеймовой шляхты, и Геогафус заупрямился. Он может сделать непревзойденное представление, но в голову никак не лезет повод.