Иоанн Цимисхий

«Прочь – ты жжешь, ты давишь мою голову! – вскричала она. – Кому из вас надобно это украшение – говорите, подлые рабыни, Зюлейка, Ипатия, Феона? – Возьмите его – сегодня я царица ваша; почему завтра не быть кому-нибудь из вас моею царицею, а мне вашею рабою? Надобно только красивое личико, надобно только понравиться тому, кто на то время называет себя властителем Вукалеона, этого постоялого двора царей, называемого Вукалеоном… Да, так, и знаете ли почему? Видели ль вы ужасный символ этого жилища, где люди терзают друг друга так, как там на возморье лев терзает бедного вола?

Но я еще владычица ваша – я никому не дам властвовать надо мною, и если не будут мне повиноваться войско и народ – еще найдется к услугам моим хоть палач, хоть наемный убийца, которому велю я зарезать мою соперницу – я еще царица римской державы…»

Со страхом преклонились все перед нею, не смея ответствовать.

«Зюлейка! подойди ко мне, поди поближе – чего ты боишься, глупая девчонка? Я не убью тебя, я только хочу научить тебя, что тебе делать надобно, когда ты будешь властительницею Царьграда, этого проклятого гнезда злодейств: тогда откажись от сердца, от души, от любви, от дружбы… Я была такая же добрая, невинная, как ты, когда вступала в эти чертоги, когда меня ввел в них мой царь, мой Роман… Он, казалось, так любил меня, он был так хорош – я его очень любила; но он был развратный, неверный злодей… Зачем он изменял мне…»

Феофания заплакала, зарыдала. Феона осмелилась подойти к ней и промолвить тихо: «Великая повелительница! не прикажешь ли удалиться твоим рабыням…»

– Как? Вы хотите оставить меня?

«Немногие верные останутся с тобою, тебе нужно спокойствие…»

– Верные? Разве из вас есть еще верные мне или мужьям своим?

«Владычица! за тебя мы все готовы жертвовать жизнью».

– Вы, жизнью?.. Ха, ха, ха! Хорошо, Феона: поди же, спрыгни с кровли Вукалеонской – я тебе приказываю – что ж ты нейдешь?

«Великая владычица! Я не вижу пользы, какую может принести тебе смерть моя…»

– Пользы? А! я поймала тебя, льстивая, лживая рабыня! Пользу, да, какую пользу принесет тебе – вот из чего ты унижаешься передо мною, вот для чего ты продашь меня первому… Прочь все с глаз моих!

Она вскочила, затопала ногами, как разъяренная фурия[301]. Со страхом побежали от нее все прислужницы.

– Не бойтесь, не бойтесь, – говорила Феофания, смеясь. – Слушайте, если хотите меня уверить: поклянитесь мне будущим блаженством, что вы никогда не измените Феофании; что вы никогда не оставите ее, никогда, никогда – если даже дерзкая рука хищника сорвет венец с ее головы, если будут влачить ее по торжищу, как бедную рабыню!

«Государыня!»

– Клянитесь мне!

«Мы клянемся тебе!» – воскликнули все невольницы и приближенные Феофании.

– Помните, что клятва ужасное дело, и горе нарушающему клятву, горе ему! Женщина, погубившая душу клятвопреступлением – погибнет в здешнем мире и в будущем свете. Ничто не утешит, не оправдает ее, и клятвопреступление, как адская цепь повлечет ее от порока к преступлению, от преступления к пороку. Видали ль вы изображение Страшного суда? Помните ли эту цепь, концы которой князь тьмы держит в руках своих, увлекая в ней и владык земли, и вельмож, и стариков, и красавиц, и все, все, что только заклеймено печатью греха? Нет спасения! Нет возврата! Горе клятвопреступнице! От первого проступка до адского огня… один шаг!

Она склонилась на подушку и горько заплакала.

По знаку, данному старшими приближенными, вышли все невольницы, кроме Зюлейки, любимицы Феофании. С ней остались еще Пульхерия, Феона, Гликерия – главные матроны гинекея. Но и другим не велено было спать; они со страхом ожидали в передних комнатах приказаний, не зная, что все это значит и чем кончится. Еще никогда не видали они Феофанию в таком странном положении. И прежде иногда заглушала она совесть чашею вина, но теперь вино не упоило ее – она только обезумела от него.

Несколько минут пролежала Феофания в забытьи, и вдруг поднялась.

«Пульхерия! ради Бога, беги, беги к моему супругу – узнай, спроси, что там делается… Это ужасно, это страшно…»

– Успокойся, великая владычица!

«Беги, говорю я тебе».

– Но стража никого не допустит теперь к чертогам царя.

«Ты думаешь, что она никого не допустит? Ах! ты не знаешь, что измена проползет змеей по подземелью и смертельно ужалит его среди щитов и мечей стражи… Я сама иду к нему…»

– Великая повелительница! возможно ли… Позволь нам… в это время…

Одна Зюлейка осталась с Феофаниею. «О мой друг, моя добрая Зюлейка! – тихо и ласково начала говорить ей Феофания. – Сделай мне милость, если только ты меня любишь… Ты говорила мне, что у вас на Востоке есть какое-то очаровательное яство, какая-то снедь, от которой человек забывается сном – дай мне его – у тебя есть эта снедь… Как ты называешь ее?»

– Ее называют опиум.

«Дай мне своего опиума!»

– Но кто не привык к нему, тот может сделаться болен; ему могут пригрезиться такие страшные сны…