Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

Поэт, эссеист Лев Владимирович Лосев (1937–2009) писал: «Почти герметическая закупоренность Советского Союза стала давать трещины в конце шестидесятых годов. Некоторому количеству граждан начали разрешать отъезд из СССР для воссоединения с родственниками за границей. Приблизительно по одной тысяче евреев выехали из СССР в Израиль в 1968, 1969 и 1970 годах. Эта цифра подскочила до тринадцати тысяч в 1971 году и перевалила за тридцать две тысячи в 1972-м. Советский Союз вступал в пору тяжелого экономического кризиса, который и привел к его развалу два десятилетия спустя. В начале семидесятых годов у правительства Брежнева не было другого выхода, кроме облегчения гонки вооружений и улучшения экономических отношений с Западом. Советские стратегические ракеты и советские граждане, желающие эмигрировать, были фишками в этой геополитической игре. Резкий скачок в числе разрешений на выезд весной 1972 года объясняется просто – в Москве ожидали приезда президента США Ричарда Никсона. Америка с ее сильным еврейским лобби всегда настаивала на облегчении условий эмиграции из Советского Союза, и вот Никсону выдавался аванс за будущие поставки зерна и политику “детанта”… У Бродского к этому времени имелся “вызов” – официально заверенное израильскими властями письмо от фиктивного родственника в Израиле с приглашением поселиться на земле предков. Многие советские граждане еврейского или полуеврейского происхождения обзавелись тогда с помощью знакомых иностранцев такими “вызовами” – на всякий случай. Бывало, “вызовы” приходили и безо всякой инициативы приглашаемого. Кажется, именно так было и с приглашением, полученным Бродским… Во всяком случае, воспользоваться этим приглашением он не собирался. В тот момент он все еще полагал, что обстоятельства переменятся и ему начнут позволять поездки за границу, как позволяли иногда не только писателям с особым официальным статусом – Аксенову, Вознесенскому, Евтушенко, – но даже и тем, кто, как ему казалось, не слишком отличался от него в глазах властей: ленинградскому поэту-авангардисту Виктору Сосноре, например».

Опять же следует понимать, что неуклонный рост русской литературно-художественной диаспоры (если возможно такое словосочетание) в Европе и Америке требовал от «комитета» повышенной активности, а также поиска новых форм и новых персонажей на местах для решения продиктованных внешнеполитическим курсом СССР задач.

Андрей Синявский, Виктор Некрасов, Александр Солженицын, Владимир Максимов, Юлий Даниэль, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Александр Галич, Анатолий Кузнецов, Саша Соколов, Эдуард Лимонов, Лев Копелев, Наум Коржавин, Юз Алешковский, Георгий Владимов, Владимир Войнович, Борис Хазанов, Александр Зиновьев, Юрий Мамлеев, Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Анатолий Гладилин… Перед нами далеко не полный список бывших советских писателей, поэтов и журналистов, покинувших СССР в 70-х годах и сформировавших в англоязычной среде абсолютно уникальное русское литературное сообщество со своими журналами, издательствами и, самое главное, со своим читателем. Разумеется, советская пропаганда представляла каждого из них предателем и отщепенцем, что погнался за «длинным рублем» (долларом) и покинул свою Родину в поисках выгоды и сомнительной славы.

Однако невозможно было не согласиться с тем, что порой тексты, публиковавшиеся в «Посеве» и «Континенте», в «Ардисе» и в «Имка-Пресс» не уступали, а порой и превосходили по качеству, глубине и оригинальности тексты, выходившие в «Новом мире» и «Октябре», в «Советском писателе» и «Молодой гвардии». И наоборот, публикации в «Дружбе народов» и «Даугаве», «Сибирских огнях» и «Знамени» обращали на себя внимание далеко за пределами Союза.

Писатели-эмигранты и писатели страны-метрополии (СССР в данном случае) составляли собой единую языковую ойкумену, вольно или невольно ставившую русскую литературу выше идеологических и политических барьеров.

Так, например, Виктор Некрасов и Ченгиз Айтматов, Борис Хазанов и Анатолий Ким, Саша Соколов и Валентин Распутин, Василий Аксенов и Виктор Астафьев были частью одного литературного процесса, для которого не существовало виз и буферных зон, и не замечать это, а уж тем более воевать с этим было глупо и бессмысленно.

Однако вернемся в май 1972 года.

Из воспоминаний Кэрол Аншютц: «Бродский вышел в слезах (из ОВИРа. – Прим. авт.). Его поставили перед выбором: то ли принудительного лечения в психиатрической больнице или эмиграция в Израиль. Он был почти в отчаянии. Я для него перестала существовать. Ему пришлось проститься со всем, кого он когда-нибудь знал в жизни. Как перед смертью. На этом наши отношения кончились».

Итак, отношения закончились ровно тогда, когда стало ясно, что план, придуманный молодыми людьми, провалился.

И наступило отчаяние.

Это когда…

Мысль занимает рассудок, как шестую часть

суши рваниной туч накрывает лето,

и хочется в их соучастии – мысли и тучи – пропасть