Исаакские саги

— Люди должны остаться, но меньше… Просто людей надо держать в рамках нужд природы, даже если надо и силой.

— Черт знает что! Новый мировой порядок! — уже проходили. Не позорьте нацию. В достижениях есть и наша вина и наши удачи. Господи, оказывается из всего можно выстроить тоталитарную систему. Даже из защиты природы. Не наци, не соци, а гринпици. А все сведется к пицце, для себя и близких.

— Напрасно вы так. Мы думаем обо всех…

— Вот именно! Ладно! Уже так думали обо всех. Давно описанная шигалевщина. Экологическая тирания. Из говна конфетку не сделаешь; однако, как легко — вот ведь что забывается — наоборот, из конфетки… Тут уж, конечно, без насилия, без экологической полиции вам не обойтись.

— Почему же тирания? Все зависит от людей, что будут во главе.

— От людей мы уже зависели. Зависеть надо от закона.

— Вот мы его и переделаем. Об этом я и забочусь.

— К черту болтовню. У вас рак и если мы его вовремя не уберем, вы вскоре умрете. Освободите планету еще от одного… еще от одного еврея. Рак у вас, рак желудка! А вы философствуете.

Иссакыч замолчал напуганный свой яростью и нетерпимостью. Ефим Наумович… Собственно, Ефиму Наумовичу было о чем молча подумать.

— Ладно. Когда вы планируете операцию? Я согласен…

Я согласен. Хорошо.

Хорошо!

Ефим Наумович вышел и тихо прикрыл дверь. Иссакыч зло смотрел вслед:

Доста-ал! Зануда! Шигалев хренов! Лицо зеленой национальности! — Вдруг резко замолк, осмотрелся, увидел, вернее, осмыслил очевидность: он же один — засмеялся и постучал себя пальцем по лбу. — Чего это я так? — Закурил. И после паузы — Не смешно, не смешно.

Из какого сора рождаются стихи? А из каких стихов что?!. А из какого страха что?.. А из чего сор, мусор? Из чего всё?..

Падение

Борис Исаакович смотрел на солнечный луч, пробивающийся через щель в шторе и пересекающий комнату из верхнего угла окна в противоположный угол комнаты, где стоял письменный стол, за которым сидел и казалось, вроде бы, что-то писал наследник… Хотелось бы Иссакычу думать, что наследник, его дум, чаяний, надежд, дел. Однако до самостоятельных дум они ещё не дожили, а жизнь так скоропалительно меняется, и поди, порой на все сто восемьдесят градусов, так что он и сам, пожалуй, не должен быть уверен в стабильности своих надежд и чаяний. И как старый еврей, много раз встречавшийся ему в книгах и молодые годы, пока ещё ходили по белу свету его соплеменники дореволюционной закваски, он вдруг вслух выдохнул: «Что будет? Что будет?»

— Ты чего, пап? О чем? Чего будет-то?

Папа продолжил игру:

— Я знаю?

Это Гаврику было не вновь и он засмеялся.

— А чего ты смеешься? Это ж даже не дедушка так — это ещё прадедушка.

— Так ты и показывал нам. На деда кидал.

— Да для простоты…

Борис Исаакович просто безответственно ёрничал, внутренне наслаждаясь свободным днём, хорошей погодой и самим солнечным лучом, как бы перечеркивающим все его «что будет» и прочие возможные охи и вздохи. В луче крутились обычно невидимые пылинки, показывая, как крутиться и вертится вся вселенная в лучах Неведомого. Так вдруг он зафилософствовал, но сыну сказал, что детям надо читать книги, а не слушать, как старики рассказывают анекдоты.

— А пусть старики не рассказывают анекдоты при детях.

— Что тебе от всего отговориться надо? Чтоб последнее слово за тобой было.

— А ты…

— Ну ладно тебе. Делай уроки.

— А это не уроки. Сегодня выходной.

— Ну, Господи! Тебе слово — ты десять.

Папаня, наконец, понял, что детей не надо переговаривать. Ну, пусть за ними последнее слово. Ну и что? Борис Исаакович встал с дивана, раздвинул шторы. Свет залил комнату, исчез луч, исчезла и вся его придуманная, крутящаяся вселенная.

— Чего это ты задвинул окна? От такого солнца прячешься.

— Так это мама. Когда ты заснул.

— Задремал. Спят ночью, а я просто разморился от солнца.

— Ты-то свой выходной используешь — дремлешь. А я?

— Не более получаса. Надо работать, проблемы решать. А ты что, спать хочешь?

— Спать? Сейчас! Дожидайся. И какие у тебя проблемы? Всё давно идёт по накатанной дорожке. Проблемы!

— Дорога жизни никогда не бывает накатанной. Всегда, в любой день может что-нибудь случится.

— Пошел вещать и нудить. Одно слово — родитель. Имеешь право.

— Предупредить, предотвратить ничего не смогу. Но сказать — да. Ну и, действительно, имею право.

Например, катится, катится — вдруг — раз! — и влюбился…

— Ты что? Подготавливаешь? — наследник засмеялся, но тревога в глазах его мелькнула.

Больно, умный. — подумал Борис Исаакович — Такая ситуация всегда возможна. Но нам-то она не грозит. — Весьма легкомысленно продолжал про себя перебирать варианты осложнений. Или вот, например бы, трубку потерял. Куда-то засунул, а хотел именно эту сегодня с утра покурить. Проблемы. — И вслух загадочно хмыкнул:

— Ну, сейчас. Я стар и стабилен. Есть и другие проблемы. О любви я говорю тебе — предстоит…

— Скорей всего. Завидуешь?

Оба засмеялись.

— Я ж говорю, обязательно хочешь, чтоб последнее слово осталось за тобой.

— А тебе жалко? Ты ж не позволяешь — сам того же хочешь.

Борис Исаакович махнул рукой.