Исчезнувшая в облаках

Генри пристально посмотрел на нее. Аманда знала, что он борется с собой, пытаясь, с одной стороны, выглядеть благородно – есть у него эта склонность к помпезности, – но также стараясь остаться деликатным и не заставить ее смутиться, насколько это возможно. А поскольку это невозможно, оставалось только ждать, когда он это поймет.

– Я пойду, – сказал он наконец, вставая, но не отходя от нее.

Их притяжение неожиданно оказалось очень сильным: он стоит, она сидит, и мысли обоих – о непреходящей напряженности в его штанах.

Оба вздохнули.

– Merde[13], – прошептал Генри и стянул через голову футболку.

Позже, когда все было кончено, сидя на краешке дивана – в одних лишь трусах, теперь наизнанку, и с сигаретой в руке, – он указал на дверь в детскую:

– Я скучаю по нему. Вспоминаю каждый день.

– Я знаю, – только и выдавила Аманда.

Она не плакала, когда он ушел, не злилась и не тосковала. Просто смотрела, как на вечерне-субботнем телеэкране празднично одетые люди проживают свои праздничные жизни. И лишь когда пришла пора выключить всю эту дребедень и пойти к черту спать, вот тогда она и расплакалась.

Воскресенье пришлось убить на хлопоты по хозяйству: неделю не мытая посуда (к стыду, пришлось это признать), еще дольше не стиранное белье (это признать было еще стыднее, Джей-Пи бегал в одних и тех же джинсах уже третий день), плюс небольшой перерыв, чтобы покормить уток в соседнем пруду, что Джей-Пи согласился делать только в костюме Супермена с фальшивой мускулатурой.

– Утки, утки, утки! – закричал он, швыряя целой булкой в гуся.

– Кидай каждый раз понемногу, солнышко, – сказала она, наклоняясь, чтобы показать ему как.

Он смотрел на ее руки, почти задыхаясь от ненависти к хлебу.

– Мне! – сказал он. – Мне, мне, мне!

Она дала ему кусочки хлеба, и он швырнул их в гуся – все сразу.

– Утка!

Ей повезло, она знала это – и повторяла это про себя с раздражающим упорством. Она нашла няньку неподалеку от дома, которую может себе позволить, которую Джей-Пи, похоже, любит и на которую уходят почти все деньги, которые присылает на ребенка Генри. Ее мать может забирать его от этой няньки в конце дня, если у Аманды случаются переработки, и сидеть с ним, пока она не заедет к ней по дороге домой. Да и Джордж просто счастлив побыть с внуком в те редкие дни, когда это требуется.

И только посмотрите на него. Боже мой, только посмотрите. Иногда она любит его так сильно, что съела бы заживо. Положила бы между ломтиками этого засохшего утячьего хлеба и схрумкала вместе с косточками, как ведьма из сказки. Вокруг его губ застыли пятна от сока, он не боится ничего на свете, кроме лопающихся воздушных шариков, а его французский куда лучше его же английского. Она любит его так сильно, что взорвала бы к чертовой матери эту планету, если бы кто-нибудь осмелился его обидеть…

– Ладно, – прошептала она про себя, чувствуя, как к глазам опять подступают слезы. – Все хорошо.

Наклонившись, она поцеловала его в затылок. Он немного пованивал, ибо ванна сегодня планировалась позднее, но по-прежнему оставался собой на все сто.

– Мама? – спросил он и протянул ладошки, требуя еще хлеба.

Она сглотнула проклятые слезы (да что это с ней?).

– Держи, щёчкин ты мой. – Она протянула ему очередную булку. – Хотя на самом деле это не утка.

Пораженный, он уставился на гуся:

– А кто?

– Это гусь… Точнее, гусыня.

– Как гусыня Сюзи?

– Точно. Мы же читали про нее, я забыла.

– А почему она не белая?

– На свете живет много всяких гусынь, и все они разные.

– А почему гусыня, а не гусь?

– Если дяденька, то гусь. Если тетенька – гусыня.

– А если дяденька – лось? Значит, тетенька – лосыня?

– Я думаю, эта гусыня из Канады.

– Лосыня из Канады… – пробубнил Джей-Пи. – Что такое Канада?

– Это такая большая страна. Рядом с Америкой.

– А что там делают?

– Рубят деревья, завтракают и ходят в туалет.

Эта новость сразила Джея-Пи наповал.

– А это тоже гусыня?

Она посмотрела, куда он показывал. По пруду шагала вброд большая белая птица на длинных ногах. Перья на голове у нее были красными, а шея пригибалась к воде между ног – так, словно птица на кого-то охотилась.

– Не знаю, – призналась Аманда. – Может, аист?

И тут ее осенило…

Да нет, не может быть. Ведь Джорджу это приснилось, верно? Не могло же это случиться на самом деле. Да и сам Джордж не называл птицу аистом. «Журавушка» – вот как он ее называл. Но разве в Англии водятся журавли? Вряд ли. В любом случае, такой птицы ей видеть еще не приходилось. Такой огромной – и такой…

Джей-Пи кашлянул, и птица обернулась на шум. Ярко-золотистые глаза – безумные, как у всех птиц, – на секунду пересеклись взглядом с Амандой и снова уставились на воду.

Аманде почудилось, будто ее осуждают. Впрочем, в последнее время ей это чудилось постоянно.

– А папа придет покормить с нами уток?

– Нет, малыш. Папа уехал обратно во Францию.

– К своей Клодин, – сказал Джей-Пи, гордый своими познаниями.

– Точно, – кивнула Аманда. – К своей Клодин.