Исчезнувшая в облаках

Откуда б оно ни раздавалось, несомненно одно: это действительно было рыдание. Точнее, плач в старинном понимании этого слова, каким отпевают покойников, – возможно, не такой древний, как Египет, но древний, как этот лес, который кажется спящим, пока оттуда не слышно ни звука. И плач этот раздавался прямо за ее окном, неизвестно – чей и по кому, но разрывающий душу так, что она больше не стала сдерживаться и разревелась в подушку, потому что на сей раз это было правильно – рыдать, не жалея слез.

Ведь что может быть печальнее этого мира со всеми его нуждами?

Ей снова снился вулкан, но теперь вулканом стала она сама, и сама же себя терзала – да, терзала, именно это слово она повторяла во сне, – его руками сжимала свою голую спину, его пальцами проникала в свой бунтующий пах, его ладонями стискивала свою грудь, откидываясь на холмы и города под шеей и чувствуя, как это важно, чтобы вулкан открыл глаза, чтобы она увидела его взгляд, но, как она ни умоляла его, он отказывался, и глаза его оставались закрытыми, даже когда он вошел в нее, и не успела она возразить, как он уже делал с ней то, что и должны делать все вулканы, – извергался, извергался, как самый настоящий изверг, и от этого каламбура она расхохоталась во сне, продолжая позволять ему делать с ней все, что он хочет…

Она не стала просыпаться в этот раз.

Видимо, просто не захотела.

* * *

19 из 32

И вот настает последний день.

Она летит за ним на очередную войну. Земля расползается по швам, выплевывая лаву, огонь и пар, которые тянутся за вулкановыми любимцами, а те заполняют узкие улочки города, убивая мужчин, насилуя женщин и выбрасывая на дорогу младенцев.

Она проходит через всю эту бойню с грабежом и мародерством, поскальзываясь в лужах крови. Она плачет по этому миру – их детищу, которое никогда не было их детищем, плачет по своему любимому чаду, боясь, что потеряла его навсегда. Ей не хочется знать, правда ли это. Для них обоих это правда, и слава богу.

Вот только достаточно ли этого?

20 из 32

Вулкан воюет везде и нигде – все вокруг указывает на его вездесущее отсутствие. Вместо него самого она находит маленького генерала его армии, которому кажется, что он ведет солдат в бой, хотя конечно же «ведет» он их ничуть не успешней, чем звук горна – убегающих в панике быков. Его подбородок перемазан кровью врага, которого он только что пожирал.

Завидев ее, маленький генерал бросает врага и отвешивает ей учтивый поклон.

– Госпожа, – говорит он.

– Ты знаешь, кто я?

– Все знают, кто вы, госпожа.

– Ты сражаешься за моего мужа.

– Да, госпожа. – Он указывает на распотрошенного врага, который теперь хватает собственные кишки и запихивает обратно в живот. – Но и он делал то же самое. Мы все сражаемся за вашего мужа, госпожа.

– И ты не устал? – спрашивает она, летая над ним по кругу.

Он смотрит вверх с удивлением.

– Устал, госпожа, – отвечает он, истощенный и разочарованный.

– Ты не ищешь войны? – спрашивает она, подлетая к нему сзади.

– Нет, госпожа.

– Ты ищешь прощения.

Несколько секунд он молчит, но когда она подлетает к нему с лица, он вытягивается в струнку, очень гордый собой:

– Как прикажете, госпожа.

– Должна ли я прощать тебя? – спрашивает она в нерешительности.

Маленький генерал расстегивает форму и обнажает свою грудь:

– Как госпожа пожелает.

Она приближается к нему. Его глаза ничего не скрывают. Но она все еще не уверена.

– Это не делается из злости, – говорит она. – Это делается только из любви.

– Госпоже поможет, если я заплачу?

– Еще как.

Маленький генерал плачет.

– Спасибо, – говорит она, пронзает его грудь двумя пальцами и останавливает ему сердце.

21 из 32

Он не умирает. И даже не благодарит ее.

– А теперь я выгрызу тебе глаза, – говорит она по-прежнему неуверенно.

– Только прошу, госпожа, поскорее, чтоб я не мучился долго, – просит он, и в его словах слышится правда.

Но слова эти предлагают иной способ мучения, нежели просто смерть.

Она наклоняется, все еще в нерешительности, чтобы выгрызть ему глаза, но в последний момент замечает.

Там, внутри них, глубоко в прошлом, задолго до юности и рождения генерала, задолго до истории с их-миром-их-детищем, приведшим маленького генерала туда, где он теперь есть, в этот город-скотобойню, на это поле брани, там, глубоко-глубоко, полыхает зеленое пламя.

22 из 32

– Мы с тобой одно и то же, госпожа, – говорит вулкан, выглядывая из генеральских глаз.

– Нет, мы разные, – возражает она.

– Мы разные – и мы одно и то же.

Она открывает рот, чтобы возразить ему, но вдруг обнаруживает, что не может.

– Ты предал меня со своим маленьким генералом, – говорит она вместо этого.

– И ты предала меня с ним же. – Он выбирается из генеральских глаз, разбрызгивая ошметки плоти по цементным стенам. На нее не попадает ни кровинки. – Но, как ты видишь, госпожа, я ничем не могу обидеть тебя.

– А я – тебя.

– Мы должны это прекратить, – говорит он. – Мы не можем быть вместе. Мы не подходим друг к другу. Наш общий финал – только в разрушении. Так должно быть, как и должно было быть всегда.

– Я не могу.

– Можешь, госпожа.

23 из 32