Исчезнувшая в облаках

– Кто все эти люди вокруг тебя. То, как они себя ведут.

– Что за ерунду ты несешь…

– Они преданы тебе, Джордж. Ты источаешь благонадежность. Лучший друг собственной дочери. Лучший друг своей бывшей жены.

– Не думаю, что лучший…

– И Кумико – достаточно красивая, талантливая и загадочная, чтобы покорить сердце любого мужчины на свете, – почему-то выбирает тебя. Ты когда-нибудь задумывался почему?

Джорджа бросило в жар – видимо, из-за лихорадки.

– Это не потому, что я благонадежен.

– Это потому, что ты вызываешь в людях благонадежность. Никто не хочет тебя подвести. Это, конечно, их слегка раздражает – и меня в том числе, – но они все равно не отстают от тебя, потому что хотят знать, что у тебя все в порядке. – Мехмет пожал плечами. – Ты нравишься людям. А они нравятся тебе, и это означает, что они стоят того, чтобы тебе нравиться, не так ли?

Пожалуй, это было самое милое, что Мехмет когда-либо ему говорил, и посреди всего этого безобразия Джордж даже ощутил приступ любви и доброты.

– Ты уволен, Мехмет.

– Что?!

– Я не сержусь на тебя. И даже не разочарован тем, как ты работаешь. Хотя, может, и есть немного. Но если ты останешься здесь, однажды тебе придется взвалить дела всей студии на себя, и это будет самое печальное событие на свете. Ты заслуживаешь лучшего.

– Джордж…

– У меня в банке тонна денег от этих чертовых табличек. Я выплачу тебе солидную компенсацию. Но тебе нужно браться за ум, Мехмет. Я серьезно.

Мехмет открыл было рот для возражений, но вдруг застыл:

– Насколько солидную?

Джордж рассмеялся. Что в последнее время случалось все реже.

– Рад был знакомству, Мехмет.

– Что, я должен уйти прямо сейчас

?

– Нет. Конечно нет. Сперва закончи с беджиками для конференции.

Джордж вернулся к вырезанию, но руки очень быстро теряли былое проворство. Он посмотрел на первую табличку, которую они с Кумико создали вместе, все еще висевшую на стене над его столом. Дракон и Журавушка – опасность и безмятежность – смотрели на него со стены. Чудо первого шедевра. Как это ему тогда удалось?

И как ему, черт возьми, это сделать теперь?

Через день после вечеринки Кумико аккуратно расставила все таблички из своей «личной» серии на книжных полках в его гостиной – по кругу, так, чтобы вся история рассказывалась по порядку.

Мандала его души, составленная из ее табличек. Он сосчитал их. Тридцать одна.

– Осталось закончить всего одну, – сказала она.

– Конец истории, – отозвался он. – Будет ли он счастливым?

Она улыбнулась так, что у него защемило сердце:

– Смотря что ты считаешь счастливым.

Джордж обвел взглядом таблички:

– Все, как всегда, зависит от случайных обстоятельств, не так ли? И счастье каждого может улетучиться в любой момент.

Она посмотрела на него:

– Ты боишься, что у тебя можно отнять твое счастье, Джордж?

– А кто этого не боится?

Она задумалась, глядя на предпоследнюю табличку.

– Еще одна, – повторила она, – и конец этой истории.

Еще одна – и конец, думал он теперь, глядя на недовырезанную фигурку и гадая, какие кусочки бумаги куда и как добавлять и что, вообще говоря, постепенно из них получается. Эта фигурка предназначалась для последней таблички Кумико, которая, как всегда, отказалась сообщить ему, чего именно от него хочет. Впрочем, «отказалась», пожалуй, слишком сильное слово, скорей уж она просто избежала ответа, когда он об этом спросил, но с каждым днем его беспокойство усиливалось. Ибо это все больше походило на экзамен, который он может вот-вот завалить.

– Ты – художник, Джордж, – сказала она. – Прими это как данность. А если ты художник, ты поймешь, когда нужная форма появится из-под твоей руки.

– Но над чем работаешь ты? Если бы я знал…

– Лучше тебе не знать.

И тогда Джордж, к своему же удивлению, съязвил:

– Еде-то я уже это слышал…

Они не ругались после этого, но в воздухе теперь повисла холодная вежливость. Возможно, им и правда следовало бы наорать друг на друга, поссориться по-настоящему хотя бы однажды, чтобы в итоге либо окончательно расстаться, либо – и Джорджу это казалось наиболее вероятным, и вовсе не потому, что он сам жаждал этого, – сблизиться еще сильнее. Но вместо этого она (вежливо) настояла на том, чтобы уйти к себе, заявив, что ей крайне важно закончить работу прежде, чем она окончательно переселится к нему.

Он надеялся, что это отнимет у нее сутки, ну двое, но дни шли за днями, затем пролетела неделя, а Кумико все работала у себя и не спешила переезжать к нему насовсем. Мало того, неделя эта сопровождалась проклятой лихорадкой, а также сплошными неудачами в собственной работе, и вот в один ужасный, отвратительный вечер после того, как он прождал ее целый день, в его голову закралась одна-единственная, но смертоносная мысль о том, что она просто не любит его.

И мысль эту оказалось слишком страшно вынести в одиночестве.

Это не заняло и нескольких секунд, непостижимых и мимолетных, но он вдруг понял, что уже взял телефон и набрал номер Рэйчел.

– Джордж, – отозвалась она так, будто заранее знала, что ему нужно.