Как, что, куда? В парикмахерскую. Там, под неживыми руками робота, можно пережить и ожить. Ножницы в такт заводному ключику в голове — плимк, плимк: «Предатель. Я думала, тебе на меня не всё равно. А ты считаешь, то что я устрица. Я по ходу тебя ненавижу». И тут сквозь густой воздух, наполненный парикмахерскими миазмами, в зеркале напротив соседнего кресла отразилось существо неопределённого возраста и пола. Над телом, скрытым накидкой, покачивалась голова, ай-ай-ай. Из огненно-рыжих косм возле лба выпирали две термобигудины, ни дать ни взять козлиные рожки. Под ними последовательно расположились глаза-щёлочки, нос-пятачок и собранные в куриную гузку ярко-красные губы. «Фу чёрт, ну и фейс».
Вернувшейся с работы маман Джи прямо в коридоре сказала, что в школу больше не пойдёт, «до летних каникул две недели, обобьются». Маман сдвинула брови, протянула дочке сумку с продуктами и присела на пуфик переобуться:
— Плохие новости, девочка моя, я способна воспринимать только с чистыми руками. Сейчас разуюсь, переоденусь, схожу в туалет…
— Мам, запроси документы.
— Так, убери продукты в холодильник и жди меня в комнате. В комнате мать с плюшевого дивана следила глазами за мятущейся, плюющейся междометиями дочерью, а когда та наконец замерла немым вопросом, резюмировала:
— Ничего не поняла. Джи, у тебя конфликт с одноклассниками?
— Нет.
— С учителями?
— Мам, они роботы. Я не пойду в эту школу потому что… Не хочу. Они все уроды.
— Ты отрекаешься от коллектива? Запомни, коллектив этого не прощает. Личное должно быть подчинено общественному, иначе каждый начнёт тянуть одеяло на себя. Что и произошло в своё время с приватизацией в России. Ограбили страну, сотворили олигархов.
— Мама! Какие олигархи? Документы запроси. И в другую школу переведи.
— Но сможешь ли ты в другой школе адаптироваться? Учишься не ахти, здесь к тебе хотя бы привыкли, а там придётся заново завоёвывать уважение товарищей.
— Завоюю. Мам, запроси документы, не то я сама.
— Тебе откажут. В конце концов, Джи! Я настаиваю! Что произошло? Сейчас же свяжусь с Фрейдом Сигизмундовичем, узнаю, в чём дело.
— Не смей! Я из дома убегу!
— Что за истерика? Хорошо, завтра… Какой-то мудрец, по-моему, Конфуций или Мао, сказал, что нет решений правильных и неправильных, а есть те, которые мы принимаем и за которые в дальнейшем несём ответственность. Ответственность, девочка моя…
«Ы-ы-ы-ы…» — в плюшевом кресле маленькая девочка с разбитой коленкой размазывала по лицу гласную букву. Илья поднялся с дивана, подошёл к девочке, стёр букву салфеткой. Успокоилась.
— Ну что, Лот, перепихнёмся? Попробуем не по-детски?
— Давай не сегодня.
— Ты гей?
— Нет.
— Импотент?
— Не думаю.
— Я тебе не нравлюсь?
— Ты считаешь, нормальные отношения это обязательно секс?
— Лот, ты меня унижаешь?
— Я тебя не унижаю, Джи, и не собираюсь делать этого впредь… в будущем. Я всегда буду к тебе хорошо относиться. Как друг… френд. О’кей?
— Отпад!
И понеслось. В инете посты, мы с другом там, мы с другом сям, он такой умный, просто кисазая, я у него во френдзоне, на каникулы летим в Париж. Всетянки обзавидовались. Говорю ж, вцепилась.
— Подсудимый Декарт, что вы можете предъявить в своё оправдание?
— Предъявляю, ваша честь, что ни в чём не виноват.
— Вопрос задан по поводу последней кляксы. Что там было? Пролейте, так сказать, свет. А виноваты вы или нет, суду видней.
— Ваша честь, прежде чем пролить, дозвольте обратиться с просьбой.
— Обращайтесь, только без этих ваших…
— Поскольку вина моя практически доказана, хотелось бы напоследок осуществить давнюю мечту — создать прозаическое произведение. В стихах-то я достаточно поднаторел. Прямо здесь, в зале, на ваших глазах, родится…
— Подсудимый!
— Небольшая художественно-документальная повесть, некая преамбула к кляксе.
— Что ж, не вижу оснований для отказа.
— Благодарю, если можно так выразиться, от всего пламенного мотора. Главная героиня — канарейка. Не беспокойтесь, ваша честь, это аллегория. Название —