Город нельзя узнать. Главные улицы буквально запружены народом, по Нахимовскому и Екатерининской тянутся подводы, груженные скарбом, вещами, в сопровождении вооруженных военных. Приказ об эвакуации явился для всех громом средь ясного неба. Все идут с озабоченными лицами, все торопятся к пристаням на погрузку. На Нахимовском поперек тротуара лежит окровавленный труп, около него толпа. «Кто убит? За что?» Никто не знает… Магазины торгуют бойко, распродавая последний товар по баснословным ценам. Некоторые магазины уже закрыты. У булочных стоят громадные очереди, ожидая выпечки. Возле меняльных лавочек и банкирских контор оживленно переговаривающиеся группы «дельцов». Валюты нигде нет. За нее готовы отдать все. Правда, знаки Главного командования еще принимаются, но рубль потерял всякую покупную способность. За фунт стерлингов предлагают свыше миллиона. Около пристаней толпы народу, груды вещей. Грузится гражданское население, грузятся военные учреждения. Автомобили подъезжают и отъезжают, уступая место следующим. Толкотня, суета невообразимая.
Штаб Главнокомандующего погрузился почти целиком. В гостинице «Бристоль» остались только некоторые высшие чины штаба, поддерживающие еще связь с погибающим фронтом. В пустых номерах навалены груды бумаг, карт, патроны, лежат винтовки. Где-то звонит телефон. Бегают сбившиеся с ног ординарцы, исполняя поручения. В нижнем этаже в аппаратной осталось несколько телеграфистов и дежурный офицер. Трещат Юз и Морзе, принося известия с фронта. Линия проходит уже южнее станции Юшунь. В предупреждении внезапного налета зеленых отдано приказание генералу Скалону и коменданту Севастопольской крепости генералу Стогову озаботиться защитой Севастополя с северной стороны. Боятся, что зеленые могут перерезать линию железной дороги, где-либо между Бахчисараем и Севастополем.
У Большого дворца стоят автомобили и подводы. Г-н Кривошеин, чины его канцелярии и г-н Чебышев погрузились сегодня ночью, погрузились и некоторые лица из личного штаба Главнокомандующего. Во дворце не видно обычной для последних дней суеты. В вестибюле пусто. Одиноко стоят конвойцы с обнаженными шашками. В углу стоят два-три посетителя. В верхнем этаже у камина сидит ординарец и жжет бумаги, дела, карты, телеграммы. Проходит Главнокомандующий. Усталый, измученный вид. «Сидите, сидите, — обращается он к ординарцу, — что, холодно стало, так камин затопили?..»
Он постоянно проходит к командующему флотом справляться относительно вопросов эвакуации. Эвакуация проходит в общем спокойно. Благодаря распорядительности и присутствию воинских команд, несущих караулы, в корне пресекается возможность проявления разных бесчинств. Правда, рассказывают, на одной из пристаней какой-то офицер пытался стрелять и ссаживать уже погрузившихся, но он был расстрелян, и Главнокомандующий заявил представителям города на их просьбу о поддержании порядка: «Я прикажу расстрелять еще сотню, но наведу порядок…»
Предназначенный для раненых транспорт «Ялта» нагружен, но раненых и больных остается еще порядочное количество. Санитарный инспектор совещался по этому поводу с Главнокомандующим и генералом Шатиловым.
— Англичане обещали взять пятьдесят раненых, — докладывает Главкому генерал Шатилов, — но ведь это капля в море; всех все равно нельзя взять и вывезти…
— Раненые должны быть вывезены, и они будут вывезены, — нетерпеливо перебивает Главнокомандующий.
— Что они должны быть вывезены, я согласен, но невозможного нельзя сделать.
— А я тебе говорю, что пока не будут вывезены раненые, я не уеду.
Около 4 часов приходит из города адъютант генерала Врангеля и сообщает, что только что умер генерал Май-Маевский. Все поражены. Часа за полтора до этого Май-Маевский был во дворце и просил у начальника штаба автомобиль для перевозки вещей на пароход. Машина ему сейчас же была дана, и он, заехав домой за вещами, отправился на пристань, но, проезжая по Екатерининской улице, умер в автомобиле от разрыва сердца.
Вечером, часов в 5, генерал Врангель приказал позвать пять человек казаков из конвоя. Робко вошли они в кабинет и столпились у двери, тихо ответив на приветствие Главнокомандующего. Он указал им на большую рельефную карту, занимавшую всю стену и изображавшую Перекоп-Сивашские позиции: «Вот, молодцы, мне когда-то подарили эту карту, взять ее с собой я не могу и не хочу, чтобы она досталась этой сволочи, разрубите и сожгите ее». Карту с надписью: «Нашему вождю от защитников Крыма 1920 года» вынесли из кабинета, и до самых сумерек по опустевшим комнатам дворца гулко отдавались удары шашек.