Искры

— Для тысячи — не больше. Вихряй обещал привезти ящик бумаги с Кавказа, да что-то и сам пропал. Боюсь я за него. Я поручил ему раздобыть маузеры, а с этими штуками легко провалиться, — беспокоился Лавренев.

— Не волнуйся. Кавказские товарищи позаботятся о Вихряе лучше, чем он сам о себе, — сказал Ткаченко.

— Ряшина видел? Он на учредительной конференции меньшевиков был, резолюцию дал мне. Чего только нет в ней! И энергичное вмешательство в выборную кампанию, и организация городских и крестьянских комитетов для агитации за свободу слова, и призывы ко всем слоям населения оказать давление на Думу, если она будет избрана. Черт знает до чего докатились люди! Совсем в лакеи нанялись к либералам.

— Леон знает об этой резолюции?

— Знает. Послал ее Луке Матвеичу, чтобы использовал в «Пролетарии».

Леон наконец встал, отдал Ткаченко листовку.

— Все, — сказал он. — Давай я помогу, когда-то умел набирать. А ты, Борис, пойди глянь на всякий случай, что там делается снаружи.

Лавренев ушел, а Леон сел возле Ткаченко на ящик и стал набирать вторую половину листовки. Он делал это медленно и с завистью смотрел на Ткаченко. «Наловчился-то как! А с виду такой увалень», — подумал он и усмехнулся: вспомнилось, как Ткаченко когда-то, играя в горелки, бегал за Ольгой.

— Сергей, а помнишь, как мы играли в горелки на троицу? Ты все бегал за Ольгой, а поймать ее не мог.

Ткаченко вздохнул и не то шутливо, не то серьезно ответил:

— По молодости бегал. От хороших чувств.

— Вот оно в чем дело! — качнул Леон головой и спросил: — Где восклицательный знак?

Ткаченко указал на отделение кассы и с сожалением сказал:

— Да, хорошая была девушка Ольга!

— Теперь понятно, почему ты все еще ходишь в холостяках, — шутливо заметил Леон и спросил: — А почему бы тебе не жениться на ней?

Ткаченко помолчал. Вспомнилось ему, как Ольга приехала с Леоном на завод, как они вместе ходили на работу, на сходки, и он ответил:

— Нет, Леон, я этого не могу сделать.

— Почему?

— Тай. Не могу.

— Странно. Я бы на твоем месте долго не раздумывал. Ткаченко глубоко вздохнул. «В том-то и загвоздка, что ты для нее совсем не то, что я», — подумал он.

В подвал быстро вошли Лавренев и Ермолаич с телеграфным бланком в руке.

Леон взял его, пробежал глазами текст:

«В Петербурге началась революция. Создан Совет рабочих депутатов. Передай по линии дальше. Ура, революция! Кошкин».

Леон широко открыл сияющие глаза и проговорил прерывающимся от волнения голосом:

— Товарищи!.. Друзья мои дорогие!.. Революция идет в России!

2

Семнадцатого октября работа на заводе началась, как начиналась всегда. После первого гудка на проходных центральных воротах открыли ящики с бесчисленными гвоздиками для номеров. После второго гудка к заводу со всех сторон потянулись по первой пороше нескончаемые вереницы рабочих, и пустые ящики быстро стали наполняться отполированными в карманах блестящими медными кружочками.

Леон не уходил домой и пробыл на заводе всю ночь. Члены комитета и активисты тоже всю ночь провели в цехах. Они разговаривали с рабочими, еще и еще раз напоминали, чтобы никто не ушел в решительную минуту, как бы случайно роняли слова о событиях в столицах, о том, что утром, когда придут рабочие дневной смены, будут сообщены интересные новости, а перед утренним гудком все разошлись по своим местам.

Леон был у первой мартеновской печи. Рядом с ним стояли два его напарника. Широкий конопатый парень со странным именем Леська сказал над ухом:

— Кажись, пора, Леон! — и взялся за лом.

Леон взглянул на карманные часы, покачал головой и посмотрел вглубь цеха. Там, возле каждой печи, стояли завальщики.

Ровно в шесть часов утра гудок прогудел три раза. Через минуту рев его повторился, и тотчас во всех цехах из-под крыш, из-за машин, с кранов полетели белые листки и закружились, замелькали в воздухе, как стаи голубей.

— Дава-ай! — резко взмахнув рукой, крикнул Леон и, когда Бесхлебнов сбросил листовки с крана, побежал вниз, в газогенератор.

Леська и друг его стали яростно бить в летку печи. Торопясь, чтобы им не помешал мастер, они били неумело, мешали друг другу и немного замешкались. Наконец из летки вырвались первые искры, потом сноп искр и показался металл. Леська дернул за рукав напарника, отбежал с ним в сторону.

Металл искрящейся струйкой, потом ручьем и наконец потоком побежал по выложенному кирпичом желобку, полился в канаву, и в воздухе, стреляя во все стороны, взвился ослепительный фейерверк и озарил цех багряным заревом.

Через минуту полился металл из крайней, шестой, печи, потом из четвертой, второй… и цех залил огонь.

Когда Леон, перекрыв газ, прибежал к канавам, глазам его открылось невиданное зрелище. Все шесть печей водопадами извергали на землю, в канаву, раскаленную добела лаву. Брызги ее огненным вихрем взлетали под высокую крышу, трескучим ливнем осыпали краны, били в стены феерическими каскадами.