Искры

В окрестностях Вана, или на персидской границе, турецкие пограничные части, за отсутствием казарм, расквартировались в домах армян. Каждая семья обязана была содержать несколько солдат. Незваный гость, таким образом, становился господином семьи: ему должны были прислуживать невестка, дочери, жена хозяина дома, а сам хозяин, как слуга, обязан был смотреть за лошадью. Слабохарактерный и прожорливый турецкий солдат, когда пьет и ест даром в домах армян, становится чрезмерно требовательным. В случае, если его требования и прихоти не выполняются, пускает в ход нагайку. Представьте себе патриархальную, крестьянскую семью, живущую под одной кровлей с безнравственным турецким солдатом: нередко честь семьи приносится в жертву его похоти. Правда, армянин привык выносить всякие насилия, но когда затронута честь семьи — наступает конец его долготерпению. Представители общества неоднократно заявляли протест властям, требуя удаления солдат. Тогда правительство решило выстроить для пограничников специальные казармы и отпустило требуемые средства. И вот Шарман-беку, подрядчику по стройке государственных зданий, открылось широкое поле деятельности. Он обратился к простодушным крестьянам с таким предложением: «Если вы желаете избавиться от несения квартирной повинности, постройте на свой счет казармы. Таков приказ свыше». Крестьяне решили пожертвовать всем, лишь бы освободиться от непрошенных гостей. Имущие платили деньгами, бедняки выходили на постройку с рабочим скотом, возили камень, дерево, известь. Словом казармы были выстроены. Правительство наградило Шарман-бека орденом за понесенные труды.

— Шарман-бек человек весьма благочестивый и большой патриот, — прибавил архиерей, — Если б знали, сколько он принес пользы нашему обществу. Не так давно он отремонтировал на собственные средства храм при одном монастыре.

Отмеченный архиереем случай в действительности имел место. Но грабить народ и в то же время строить храм — едва ли можно признать за благочестие. Аслан ничего не сказал. При последних словах архиерея Шарман-бек вышел из состояния неподвижности; по его самодовольному окаменелому, цвета кирпича, лицу пробежало нечто вроде улыбки; он приложил руку к груди, словно желал проверить, на месте ли орден.

— Вот махтеси Торос. Несколько раз побывал в Иерусалиме. Один из видных и богатых купцов города, ктитор кафедрального собора. Дай бог ему долгой жизни, много поработал на пользу нашего храма. Крайне благочестив, а также большой патриот.

Аслан не удостоил «патриота» даже взглядом.

Я отвернулся, чтоб не рассмеяться.

Знаете ли, кто был этот «богатый», «крайне благочестивый патриот»? Тот самый купец-надувала, который приходил к Аслану и, под видом антикварных редкостей, спустил ему фальшивые старинные монеты. Тогда он, подобно еврею-коробейнику, надел лохмотья, чтоб вызвать жалость и сострадание. А теперь, несмотря на летнюю пору, облачился в роскошную шубу на лисьем меху, подпоясанную кушаком из плотной персидской шерсти. Не желая смущать его, Аслан не показал и виду, что узнал, да и трудно было узнать его теперь: голову покрывала феска, перетянутая шелковым платком, называемая «язма», морщинистое лицо было начисто выбрито, а нос, напоминавший верблюжье вьючное седло, казался еще длиннее и закрывал собою всю верхнюю губу. Из расточенных архипастырем по его адресу похвал одно лишь соответствовало действительности — что он был очень богат и служил у паши как бы банкиром, в трудные минуты ссуживал его деньгами за большие проценты, а взамен получал на откуп сбор податей в деревнях; в каком размере и какими путями он получал с крестьян подати, — это зависело от его совести, если только у него водилась совесть.

Третий гость — скорчившийся старичок с горбом на спине. Он также побывал не раз в Иерусалиме, тоже, по словам архиерея, «благочестивый патриот». Звали его махтеси Аро. Достаточно было посмотреть на него и услышать его речь, чтоб представить себе, что такое «иезуит». Он являлся главным золотых дел мастером города и продавцом драгоценных камней, был в близких отношениях с домом паши и снабжал его гарем предметами роскоши. Меня удивило, что архиерей не назвал его «благочестивым патриотом» и ограничился лишь словами: «человек весьма именитый и видный». И вправду, армяне-ювелиры и золотых дел мастера были нередко людьми «весьма видными», пользовались большим весом во дворцах султанов и шахов, благодаря деловым сношениям с влиятельными евнухами и со всем гаремом.

— Все они, — заключил архиерей, — заседают в городском судебном меджлисе.

После речей епархиального начальника паша принялся развлекать Аслана шутками и остротами, много смеялся, хотя в его шутках не было ничего смешного.

— Надеюсь, что древности нашего города удостоились вашего внимания, г. доктор? — спросил он.

— Да, древности достойны внимания, — ответил Аслан, — но все новое, к сожалению, производит весьма тяжелое впечатление.

Паша или не понял намеков Аслана, или пропустил мимо ушей. Вместо него ответил архиерей.