Искры

— Бедняга! Тяжелое испытание послал ему господь, — сказал рэс, обращаясь к нам. — Недавно два его быка свалились с высокой скалы, ни один не выжил; теперь последний бык заболел — не пахать ему земли под озимый хлеб!

И тут же распорядился послать Ого двух своих быков до выздоровления больной скотины.

Хозяйственный скот и табуны лошадей являются прекрасным мерилом благосостояния сельчан — целый час шли животные, но конца не видно было. Еще более убедился я в этом, когда рэс заявил:

— Это только часть нашего скота. Большая часть пасется на дальних пастбищах, они вернутся в деревню лишь зимою.

Вслед за животными потянулась длинная вереница людей, возвращавшихся с работы: шли косари с длинными косами, пахари со своими плугами и сохами, аробщики с запряженными в арбы волами и буйволами. Все были довольны, лица сияли радостью. Они пели, подобно воинам, победоносно вступающим в завоеванный город. Но эти воины не имели дела с кровью, они были тружениками кормилицы-земли! Чем ближе к деревне, тем сладостнее звучал голос певца. Быть может, его ждала милая, которая в эту минуту стояла у родника, держа кувшин над головою, и с восторгом слушала знакомый голос! Будь это жена, невеста иль возлюбленная — не все ли равно? Певец знал, что его с нетерпением ждет любимая, что после упорного дневного труда он может замереть на сладостной груди ее.

Впервые приходилось мне видеть такое ликованье! Казалось, обычные для крестьян мучительные заботы, тоска и страданье никогда не подбирались к этой деревне. Как и чем добились они этого ликования? Как они избавились от традиционных воплей, слез и стенаний? Я не старался выяснить это. Я лишь радовался, что, наконец, встретил людей, полностью наслаждавшихся благами, приобретенными в поте лица своего: беспощадный сборщик податей не продавал их быков, а разбойник-курд не угонял их скотины,

Рэс и сидевшие с ним старики занялись теперь крестьянами, возвращавшимися с работы.

— Говорят, сын Яко слишком много проказит, надо надрать ему уши, — сказал рэс, указывая на юношу с плутоватой физиономией; он шел горделиво в головном уборе, повязанном разноцветными платками и украшенном свежими полевыми цветами.

— Кто из нас в его годы не проказил? — снисходительно ответил священник, — молод еще, кровь играет в жилах, вырастет — угомонится.

— Говорят, сын Ванеса не хочет работать. Сегодня отец с трудом отправил его в поле, — заметил рэс.

— Да, он ленив, — подтвердили все.

— Не мешало бы взять пример с сына Матоса, ведь он работает за десятерых! Смотрите, весь день трудился, а теперь тащит для телят огромную охапку скошенной травы.

— Да будет бог милостив к нему, очень трудолюбивый юноша! — раздалось со всех сторон.

Так высказывались эти блюстители нравственности о каждом из проходивших работников. Мнения их быстро передавались из уст в уста, они служили стимулом для исправления нерадивых и поощрения передовых. В этом обществе уважение к старшим и их наставлениям являлось законом, освященным временем.

Перед домом рэса потрошили к ужину барана. Множество людей собралось вокруг. Все работали с одинаковым рвением — как члены семьи, так и их соседи.

Слух о приезде чужеземцев быстро распространился по селу. Это была интересная новость, так как чужестранцы редко попадали в это оторванное от остального мира село. Сельчане приходили поодиночке, издали внимательно осматривали нас и, удовлетворив свое любопытство, вновь удалялись. Иные молча садились с нами. Толпа, окружавшая нас, постепенно увеличивалась. Трудно было сказать, какое впечатление производили мы на этих, живущих обособленной жизнью, крестьян. Они спрашивали: «армяне?» и, получив утвердительный ответ, начинали смотреть на нас более дружелюбно.

Солнце закатилось: вечерняя прохлада сменилась холодом. Холод почувствовали только мы, а для сельчан он был настолько привычен, что все ужинали и спали на открытом воздухе; по утрам роса освежала их легкие постели.

Прекрасен сельский вечер на этом прибрежном нагорье! Даже во мраке село представляло великолепное зрелище! Во всех землянках мерцал огонек. Эти огоньки, ступенями поднимаясь по склону горы, казались висящими в воздухе. У вершины они сливались со звездами — трудно было отличить небесные светила от светилен крестьянских хижин!