Искры

Я принялся вновь созерцать роскошную Мушскую равнину. Нигде не виднелось ни вершка невозделанной земли. По всем сторонам, вселяя в душу восторг, волновались золотистыми волнами зреющие нивы. Направо высились горы Гргур и Немрут с длинным рядом скал, напоминающих окаменелых верблюдов («Верблюжьи камни» — зовут их местные жители). Мне пришли на память легендарные героические подвиги вавилонского бога Бэла и нашего праотца богатыря Айка… Налево — горный кряж Тавра с высокими горами Хута, по ту сторону которых шатахцы вступают в единоборство с хищниками. А перед нами в камышах реки Мегри скрывались легендарные руины города Одз. Куда ни глянешь — всюду незабвенные памятники нашей родины, столь близкие моему сердцу; они наполняли мою душу чувством священной гордости при воспоминании о нашем славном прошлом и в то же время вызывали в душе моей безысходную скорбь при виде горестного настоящего…

Желая всех втянуть в беседу, спутник-иностранец заговорил по-турецки. Приняв Аслана за путешественника, незнакомого со страной и ее историей, он принялся рассказывать о прошлом Тарона, разумеется, главным образом о различных религиозных событиях, и притом в искаженном и превратном толковании.

— В этой стране сохранилось много воспоминаний о чудесах, которые творил отец наш св. Григорий Просветитель. Он отправился в Кесарию и там был рукоположен в первосвященники Армении патриархом Гевондом, последний подарил ему много святых мощей, чтоб он по возвращении на родину разрушил капища и построил христианские храмы. Пара белых мулов везла тележку, в которой лежали мощи св. Иоанна Предтечи и св. Афиногена патриарха. Когда достигли Тарона, переправились через Евфрат и подъехали к горе Карке, по повелению господа мулы остановились. Григорий Просветитель уразумел, что тут должно воздвигнуть храмы. Однако на вершине горы имелось много кумирен, где обитали бесы. Просветитель сотворил крестное знаменье — кумирни низверглись и бесы исчезли. Тут он воздвиг монастырь во имя св. Предтечи и поместил в нем часть привезенных мощей. Из бесов остался лишь один, который и поныне служит в монастыре.

— А что он делает в монастыре? — прервал его Аслан.

— Подбирает золу из торен монастыря, невидимыми подземными ходами уносит и сбрасывает ее в реку Евфрат. Зовут его «хромой бес»: когда рушились кумирни, камень перебил ему ногу. Просветитель простил его, ибо он раскаялся в прегрешеньях своих.

— А какой национальности был Просветитель?

— Он был католиком, да, правоверным, благочестивым католиком. После посвящения в первосвященники он отправился в Рим вместе с армянским царем Трдатом на свидание с царем Константином и папой Сильвестром. В Риме им был оказан царский прием. Там он подписал акт унии[147] и дал обет папе быть верным навеки святому римскому престолу. Царь Константин по-царски одарил подарками Трдата, а папа вручил Просветителю патриаршьи дары — часть мощей апостолов Петра и Павла и шуйцу апостола Андрея. Сии святыни Просветитель схоронил в основанном им монастыре во имя апостолов.

И он указал, где находится монастырь апостолов.

— Все монастыри этой области основаны Григорием Просветителем, я хочу сказать — католические монастыри.

— Как не чтить и не поклоняться тому, кто обратил из язычества в христианство целый народ? В наших костелах выставлен образ Просветителя, мы намерены построить в Муше церковь его имени. Просветитель собственно принадлежит нам, а не армянам, которые сошли с указанного им пути.

Во время всей беседы кроткое лицо священнослужителя сияло, глаза горели, его слабый голос крепнул. Аслан не ответил ни слова. Видимо, ему тяжело было продолжать щемящую сердце беседу…

Было далеко еще до полудня, но солнце пекло невыносимо. Священнослужитель раскрыл черный зонт над головой и погрузился почему-то в задумчивость.

На полях жали хлеб. Группа крестьян с песней шла за главным жнецом. Лязг сверкавших на солнце серпов, сливаясь с грустной песней, производил томительное, гнетущее впечатление. Почему так грустна здесь песнь поселянина? Кто лишил его радости? Кто разбил его сердце, исторгающее столь скорбные звуки?.. Когда мы подъехали к жнецам, главарь воткнул серп в один из снопов, схватил его, как перышко, и положил перед нами у самого края дороги, а сам застыл в ожидании, обратив на нас обожженное солнцем лицо. Священнослужитель достал из кошелька серебряную монету, подарил жнецу. Тот поблагодарил и продолжал стоять, пока мы не проехали.

— Если б вы знали, господин доктор, какой это добрый народ, сколько сохранилось в нем прекрасных патриархальных обычаев. Я положительно влюблен в этих людей. — И он принялся объяснять смысл подарка жнеца.

— Я очарован образом жизни крестьян той деревни, которую мы миновали несколько часов тому назад, — продолжал священнослужитель. — Каждый раз, когда мне приходится бывать в этой деревне, они собираются вокруг меня, с жадностью слушают мое душеспасительное слово, от радости не знают, как отблагодарить меня: целуют мне руки, края моей одежды… Сколько в них простоты и чистосердечности, господин доктор!