Искушение любовью

Сэр Джозеф немного расслабился, слушая, как леди Би и Мейрид без особой логической связи переходили от Моцарта к Генделю, затем к Клементи и вновь к Моцарту. Казалось, что волшебные звуки поднимаются к небесам и попутно рассеивают темные силы, по крайней мере те, которые мучили сэра Джозефа. В конце концов веки его опустились, дыхание стало спокойным и размеренным. Суини улыбался. Алекс впитывал заполнявшие комнату магические звуки, слегка откинув голову, не выпуская руки отца. А когда Фиона ненадолго выскользнула из спальни, чтобы подогреть чай и приготовить еще одну порцию целебного снадобья, стало ясно, что музыка заворожила не только их: практически все слуги стояли у подножия лестницы, боясь пошевелиться, и у многих на глазах были слезы.

Окончательно убедившись, что сэр Джозеф уснул, Фиона пошла в музыкальной гостиной. Мей сидела за старинным фортепьяно, а леди Би стояла рядом, положив руку на инструмент, отчего казалось, что она считывает издаваемые им звуки своими длинными пальцами. Никаких листов с нотами видно не было, зато, конечно, присутствовал Чаффи – сидел на желтом диванчике не шевелясь, будто завороженный. Очки он держал в руке, и в мягких карих глазах застыли слезы. Фиона улыбнулась им – тоже сквозь слезы – и обняла сестру, а затем сказала леди Би:

– Вы оказались лучшим лекарством в мире. Я никогда не слышала ничего подобного, леди Би. И моя сестра играла по-особенному для вас. Спасибо!

– Сэр Джозеф? – ожил наконец Чаффи, поднимаясь на ноги.

– Уснул,  – с радостью сообщила всем Фиона и поцеловала сестру в щеку. – А ты, я думаю, теперь абсолютно свободна. Дай мне знать потом, как там наши звезды. А я должна вернуться наверх.

Она отправилась туда с радостью, хотя все, что могла там делать,  – это наблюдать за тремя мужчинами, на редкость заботливо относившимися друг к другу. Особая теплота ощущалась в поведении сэра Алекса, который час за часом сидел возле отца в тишине, прерываемой лишь потрескиванием огня в камине, хрипловатым дыханием больного и периодическим перезвоном часов в прихожей.

Фиона тоже молча сидела неподалеку, надеясь хоть как-то поддержать Алекса. Не надо было быть очень наблюдательной, чтобы понять, как привязаны друг к другу отец и сын. Думая об этом, она отметила, что между этими мужчинам существовало то, чего никогда не было у нее. Они говорили короткими, порой незаконченными фразами, но при этом прекрасно понимали друг друга, и даже в таких полуфразах-полусловосочетаниях чувствовались любовь и уважение. Случалось, они вообще общались молча – просто глядели друг другу в глаза,  – и в эти минуты Фиона им особенно, по-хорошему, завидовала. В их отношениях не было ничего искусственного, это было общение двух самых обычных, но любящих и абсолютно доверяющих друг другу людей. Порой в их разговорах проскальзывали намеки на какие-то мелкие грешки и проказы, которые вызывали у обоих улыбку. Говорили они и о чем-то серьезном, возможно, даже страшном, и в такие минуты ощущалось, что каждый из них готов поддержать другого не задумываясь и немедленно. Это не вполне походило на их отношения с Мейрид: Алекс с отцом были равноправны и равнозначны в своем альянсе; Фиона же чувствовала себя скорее матерью Мейрид, чем другом. Сестра, безусловно, любит ее, но на ее поддержку рассчитывать не приходится.

Ком подкатил к горлу, и Фиона почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Так захотелось выплакать свое одиночество здесь, в уютном тепле, наблюдая за чужой настоящей жизнью. Но это желание быстро прошло. Ее боль была слишком сильна, чтобы вылечить ее слезами или раскаянием, и столь велика, что под стать ей только твердость, пустота и молчание.

Несколько раз, когда Алекс что-то особенно долго шептал отцу, она хотела встать и потихоньку, на цыпочках, уйти, понимая, что ее исчезновения даже не заметят, однако, представив себя в постели с подушечкой в руках в качестве единственной подруги, отказывалась от этой мысли. Сердце все равно останется в этой комнате, поэтому она и оставалась и, прислонившись головой к стене, продолжала наблюдать, прислушиваясь к тиканью часов. Заметив, что горизонт посерел, а в комнате зашевелились тени, Фиона подумала о Мейрид. Интересно, начала ли она прививать Чаффи преклонение перед звездами? Впрочем, больше всего ей сейчас хотелось узнать, есть у нее шанс когда-нибудь разрушить границу между ней и такими, как, например, сэр Джозеф и его сын. Ответить, наверное, сможет только время. Придется ждать. Ничего другого просто не остается.

Шли минуты, слагались в часы. На горизонте появилось бледное еще солнце, но в саду тут же заверещали пичуги. Как раз в этот момент Алекс поднялся на ноги, взглянул на сидевшего по другую сторону кровати Суини и, пройдя через комнату, протянул Фионе руку.

– Не хочешь немного размяться?