Искушенные обманом

Моя жена отпускает железную хватку, которую держала на моей руке в течение всего процесса родов. Ее ногти разрывали мою кожу от силы ее боли и криков. Нет ничего, что я хотел бы сделать больше, чем принять эту боль на себя и избавить ее от нее. Ее царапины и когти на моей коже – ничто по сравнению с тем, через что она прошла.

Она светилась в течение нескольких месяцев своей беременности, считая дни и вычеркивая их из своего календаря до того дня, когда она встретит своего сына.

Я старался не обращать внимания на то, что она никогда не называла его нашим сыном или нашим ребенком, или что она никогда не называла его нашим. Как будто она терпела меня и этот брак только ради ребенка. И хотя я пытался не обращать на это внимания, мне это не нравится. Мне не нравится, что она медленно стирает меня со дня свадьбы.

Учитывая то, как все начиналось, я дал ей некоторую свободу действий, довольный тем, что она была рядом со мной каждую ночь и знала, что она в безопасности, и трахалась со мной.

Тем не менее, как бы она ни расстраивалась рядом со мной, она больше никогда не позволяет мне слышать ее голос. Как только я выхожу из нее, она поворачивается ко мне спиной и отодвигается к краю кровати. Это не мешает мне обнимать ее сзади, но пока она спит в моих объятиях, она все еще извивается каждую ночь, все еще пытается убежать от меня.

Чего никогда не случится.

И дело не только в ребенке. Каким бы гребаным подонком я ни был из-за того, что использовал собственного сына, его существование – всего лишь следствие того, что я держу ее рядом.

Чем ты отличаешься от своей психованной матери? Я могу слышать, как Ян отчитывает меня, и выталкиваю его и его отвратительный голос из головы.

В отличие от моей матери, я не причиню вреда своему сыну ради собственной выгоды. Во всяком случае, я сожгу весь мир, если кто-нибудь приблизится к нему или его матери.

Все остатки страдания исчезают с лица Лии, сменяясь мягким, благоговейным выражением. Новые слезы текут по ее щекам, но она выглядит такой счастливой, какой я ее не видел с тех пор, как она сломала ногу.

А может, и никогда.

Медсестра осторожно кладет ребенка ей на руки, и Лия нежно держит его, раскрывая и закрывая губы, очевидно, не находя слов.

Ребенок сразу же перестает плакать, когда мать прижимает его к своей обнаженной груди, прикрытой только простыней. Несмотря на то, что медсестра вытерла его, он все еще покрыт слизью и кровью. Однако Лия, кажется, не заботится об этом, когда она улыбается ему сквозь слезы.

– Привет, мой прекрасный ангел.

Его маленькие пальцы сжимаются в кулаки, лежа на ее груди, а глаза двигаются под закрытыми веками, как будто он может узнать ее голос. Она провела всю свою беременность, разговаривая с ним, заставляя его слушать музыку и медленно танцевать, потому что хотела, чтобы он был легким на ногах. Она даже из кожи вон лезла, чтобы почитать ему, хотя я точно знаю, что она это ненавидит.

– Как вы хотите его назвать? – испуганно спрашивает акушерка.

После того, как я приказал Коле закрыть весь этаж, чтобы Лия рожала, я предполагаю, что все в больнице знают, кто я. Это одно из редких законных предприятий братства. Хотя большинство знает, что мы владеем им, они на самом деле не встречаются с нами – за исключением случаев, подобных этому. Я мог бы попросить их принять роды дома, но я хотел, чтобы она получила необходимую помощь как можно быстрее в случае каких-либо осложнений.

С того момента, как я узнал, что Лия беременна, я изучал беременность и роды больше, чем что-либо в своей жизни, поэтому я хорошо осведомлен о возможных осложнениях. Возможно, я был немного одержим этим до такой степени, что Лия однажды проворчала, что я знаю об этом больше, чем даже она.

– Как ты хочешь его назвать, Леночка? – спрашиваю я.

Ее взгляд скользит от него ко мне, слезящиеся глаза сверкают.

– Ты позволишь мне дать ему имя?

– Да.

– Это обязательно должно быть русское имя?

Я убираю выбившуюся прядь влажных волос ей за ухо и радуюсь, что она не вздрагивает, как всякий раз, когда я пытаюсь прикоснуться к ней вне секса.

– Нет, если ты этого не хочешь.

– А... Сергей не рассердится? – У нее перехватывает дыхание. С тех пор она видела его всего один раз, во время дня рождения его внучатой племянницы, потому что он поднял большой шум и приказал мне привести ее.

В то время она была на пятом месяце беременности и молчала, чтобы угодить ему. Она была вовлечена в свою благотворительную деятельность, поэтому казалась менее загнанной в ловушку и более склонной вести себя наилучшим образом с членами братства. Кроме того, она была больше заинтересована в том, чтобы покинуть это место, как только я буду готов.

– Сергей не указывает мне, как назвать сына.

Она смотрит на него, прикусив нижнюю губу, и я ненавижу этот жест. Так она отгораживается от меня, медленно, но, верно, возводя вокруг себя стену.

– Джереми, – шепчет она.

– Джереми?