Искусство феноменологии

Мы бы не умирали, если бы что-то не убивало нас. Пускай наша жизнь есть «непрерывное взращивание смерти»[522], но сам момент прерывания жизни – всегда разрыв, всегда непредвиденное, всегда несчастный случай. А несчастный случай нельзя предвидеть, он не вписывается в общую ситуацию, не объясним из нее. Смерть – это событие по преимуществу. К смерти – ни своей, ни другого – нельзя подготовиться, сколько ее ни ждешь: наше восприятие времени растягивается, и «несколько минут, отделяющих от смерти», могут значить больше, могут длиться дольше, «чем целая жизнь»

[523]. Смерть всегда приходит «как тать в нощи» – даже если человек умирает в результате длительной и тяжелой болезни, в хосписе или в палате реанимации; смерть всегда внезапна, но в то же время неизбежна, она составляет часть нашего жребия, нашей человеческой участи. Смерть реальна, реальна в смысле принадлежности к объективной действительности и реальна в смысле лакановского Реального: смерть – это то, меру чему задаем не мы, что обнаружимо только как нехватка или пробел. В некотором смысле смерть есть то, что на человеческом языке, на языке разума выражено быть не может. Как пишет Левинас, «смерть, не даваясь описанию в своей собственной событийности, затрагивает нас как не-смысл»[524]

. О смерти как таковой можно рассказать лишь на языке крика.

Как же философия, являющаяся областью смысла, областью логоса по преимуществу, может говорить о смерти? Простейшее решение заключается в том, чтобы объявить ту смерть, с которой мы имеем обычно дело, смерть тела – ненастоящей. Тело – это лишь внешняя оболочка, которую следует сбросить с себя, чтобы бабочка-душа вылетела в подлинную жизнь. Пускай тело умирает, душа останется и будет жить все дальше и дальше, вечно. В диалоге «Федон» Сократ перед казнью объясняет опечаленным друзьям, что занятия философией подготавливают переход от жизни к смерти, подготавливают душу к безболезненному расставанию с телом:

Допустим, что душа разлучается с телом чистою и не влачит за собой ничего телесного, ибо в течение всей жизни умышленно избегала любой связи с телом, остерегалась его и сосредоточивалась в самой себе, постоянно в этом упражняясь, иными словами, посвящала себя истинной философии и, по сути дела, готовилась умереть легко и спокойно. Что это, как не подготовка к смерти?[525]

Другими словами, философы, посвятившие себя изучению не перстного и призрачного, а вечного и подлинного, смерти бояться не должны: там, где Я – это лишь бессмертная душа, смерть тела только кажется смертью и не может вызвать настоящего ужаса. Как тебя похоронить, спрашивает Критон, и Сократ отвечает: уже не меня вы будете хоронить, а только мое тело[526]. Равным образом, оплакивая умершего друга, оставшиеся в живых оплакивают лишь себя осиротевших, а не умершего и его страдания:

Мы ждали, переговариваясь и раздумывая о том, что мы услышали, но все снова и снова возвращались к мысли, какая нас постигла беда: мы словно лишались отца и на всю жизнь оставались сиротами <…> Я закрылся плащом и оплакивал самого себя – да! не его я оплакивал, но собственное горе – потерю такого друга! Критон еще раньше моего разразился слезами и поднялся с места. А Аполлодор, который и до того плакал не переставая, тут зарыдал и заголосил с таким отчаянием, что всем надорвал душу, всем, кроме Сократа[527].