Искусство и его жертвы

— О, Тулуза! — с воодушевлением произнес писатель. — Там места чудесные. Взять хотя бы Баньер-де-Люшон на границе с Испанией. Райский уголок. Я бы сам с удовольствием там обосновался. Здесь, в столице, страшная тоска. И работать трудно, голова занята какими-то пустяками. На природе думается легко.

Дама улыбнулась:

— Отчего бы не поселиться вместе? — И, увидев его смущение, сразу оговорилась: — Я имею в виду не семьей, а всего лишь рядом, по-соседски. Все-таки не так одиноко.

— Интересная мысль.

— Заходите в гости. Как-нибудь на неделе. Пообедаем и обсудим детали. Познакомлю вас с моими девчонками.

— Отчего ж, зайду.

И зашел, действительно. Чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей и не чувствовать в душе пустоту. Известил о своем прибытии и приехал. Дочки Нарышкиной ему понравились: шестилетняя Ольга и полуторагодовалая Луиза. Старшая походила на мать: те же зелено-синие глаза цвета морской волны, рыжеватые вьющиеся волосы и худые плечики. Младшая — совершенно другого типа, видимо, в своего отца: круглое лицо, нос картошечкой и большие пухлые губы. Старшая — живая, непоседа и балаболка; младшая спокойная, некапризная, тихо занималась игрушками на кровати — только иногда поднимала рожицу и, взглянув на Дюма, отчего-то смеялась.

— Что она находит во мне смешного? — удивлялся он.

— Не смешного, а доброго, — поясняла Нарышкина. — Дети смеются просто от радости. Значит, вы ей понравились.

Александр кивал с улыбкой:

— Да, я знаю, что нравлюсь детям и престарелым дамам. К сожалению, молодым гораздо реже.

— Ах, не скромничайте, мсье: некоторые еще нестарые дамы в вас влюблены.

— Если вы про Лидию, то оставьте, — хмурился писатель.

— Вовсе не про Лидию, — отворачивалась Надин.

Так он приходил к ней в гости неоднократно, привозил детям куклы и привык, начал понемногу привязываться, даже находил Нарышкину интересной не только в качестве собеседницы. А однажды принес цветы.

— Это мне? — просияла та.

— Нет, ну что вы. Это Ольге.

— Ольге?

— Да. Я на ней женюсь, когда она вырастет.

Девочка захлопала в ладоши и запрыгала от радости:

— Да, да, поженимся! Я люблю вас, мсье Александр!

Видя недоуменное лицо матери, рассмеялся:

— Пошутил. Разумеется, цветы вам. Но теперь, чтоб не обижать Ольгу, пусть они будут всем трем дамам Нарышкиным.

— Мерси бьен. Только Луиза — не Нарышкина, а Вебер. Мне пришлось записать ее в качестве моей воспитанницы-сироты.

— Да, я знаю. Ну, так что с того?

Их застолья с каждым разом приобретали все больше черт семейных обедов. А когда Дюма-сын начал оставаться у Надин на ночь, то и завтраков, и ужинов…

Но его чувства к ней были не такие, как к Лидии.

От любви к Нессельроде он сгорал, как свечка, это был наркотик, и мы знаем, как мучительна ломка у наркоманов.

А к Надин такой страсти не появилось. Просто с ней было хорошо, по-домашнему, уютно. Славно.

Молодость у нас проходит в пожарах.

В зрелости мы строим свой очаг на былом пепелище.

2.

Лидия вернулась в Москву и рыдала на плече у отца, проклиная Дмитрия. Как он смел ее выгнать, да еще оставив у себя Толли? Негодяй, мерзавец.

— Он больной человек, — заключил Арсений Андреевич. — Я не от тебя одной слышу, что ранение было в руку, а в итоге повредились мозги. Нам необходимо возвратить внука. Стану бить челом государю. Карл Нессельроде, разумеется, встанет на пути, но попробую его одолеть в сем вопросе.

— На тебя вся моя надежда, папа.

Он поцеловал ее в щечку:

— Да, моя хорошая, для тебя расшибусь в лепешку. Можешь не сомневаться.

А пока отправил дочь отдохнуть в Ивановском.

Их поместье было уже в снегу. Бородатый дворник чистил. дорожки в парке и при виде барыни заламывал шапку, несмотря на мороз. Чтобы как-то развеяться, завела себе собачонку, шпица, назвала Фифи. И подолгу с ней играла в гостиной. Псинка, чувствуя хорошее отношение хозяйки, тут же обнаглела и вела себя, как капризная девочка, прыгая по диванным подушкам, оглушительно тявкая и хватая толстую Груню за лодыжки. Все Фифи сходило с рук. А точнее, с лап.

Неожиданно в Ивановском появился Друцкой-Соколинский — молодой, вальяжный, кровь с молоком. И держал в руках внушительных размеров корзину, всю укутанную тряпками.

— Что сие значит, сударь? — холодно спросила мадам Нессельроде.

ДДС молча раскрутил лоскуты и открыл взору дамы пышный букет алых роз. Дама ахнула.

— Розы в декабре? Где вы взяли?

— Я наколдовал. Я колдун, вы знаете? Обещал одолеть соперника — вашего супруга — и пожалуйста. Да, он жив, но сломлен и уже не сможет сопротивляться.

Лидия нахмурилась.

— Вы безумны, сударь. Вы разрушили мое семейное счастье. И имеете дерзость говорить мне об этом. Соблаговолите выйти вон.

— Вот и не подумаю. — Он уселся в кресло напротив, ногу положил на ногу. — Ибо ваше семейное счастье совершенно не с Нессельроде, а со мною. Только я, понимаете, только я сделаю вас счастливой. Мы поселимся где-нибудь в Италии, где тепло, светло и привольно дышится. Вы подарите мне наследника. Или же наследницу. Проведем в любви и покое лучшие годы нашей жизни.

У нее насмешливо сузились губы.

— Вы чудак. Но забавный. Чаю хотите?

Он воскликнул: