Искусство и революция. Эрнст Неизвестный и роль художника в СССР

Спасение реальности – в упрямых, непоколебимых, фактичных сущностях, которые могут быть лишь тем, чем они являются. Ни наука, ни искусство, ни творчество не могут освободиться от упрямых, непоколебимых, ограниченных фактов. Текучесть вещей обретает смысл в самосохранении того, что навязывает себя миру в форме определенного осуществления ради самого себя. То, что пребывает, является ограниченным, неподатливым, нетерпимым, заражающим собой свое окружение. Но оно не самодостаточно. В его собственную природу входят элементы всех вещей. Оно является собой, лишь объединяя вместе и вмещая в свои ограниченные рамки более широкое целое, в котором оно обнаруживает себя. <…> И наоборот, оно является собой лишь в силу того, что наделяет своими элементами то же самое окружение, в котором оно тем самым находит себя[22].

Жизнь может включать в себя смерть, но не наоборот.

Ранние скульптуры Неизвестного относятся к ранним стадиям его движения вперед, отправной точкой которого является смерть. Они изображают тех, кто столкнулся со смертью самым очевидным и непосредственным образом: людей, переживших войну, раненых, калек, самоубийц.

Постепенно сюжеты Неизвестного изменились. Прямые свидетельства смерти исчезли. При этом энергия жизни ощущается с такой остротой, что рождает мысль о той же отправной точке. Так и должна восприниматься жизнь в свете ее отрицания.

Противоречия жизни торжествуют. Невидимые формы становятся видимыми, постоянно вырываются наружу в процессе роста и освобождения – подобно лопающимся бутонам магнолии.

В результате признания противоречий между полными противоположностями неожиданно обнаруживаются совпадения. Достоевский как романист был мастером психологических озарений, обусловленных этим открытием. Неизвестный как скульптор заворожен совпадением опыта, переживаемого в разных телах. Главное качество безногого человека – не то, что у него нет ног, а то, что он жив. Для Неизвестного существует совпадение, например, между опытом человека на тележке, которого я видел у Лионского вокзала, и опытом бегуна на длинные дистанции – то есть полной его противоположности.

Когда бежишь достаточно долго, привыкаешь к учащенному дыханию и быстрому биению сердца. И если затем запрокинуть голову и продолжать бежать, глядя в небо, то возникает странное чувство, захватывающее тебя всё больше, так что в конце концов ты бежишь только ради того, чтобы его испытать. Голова надежно опирается на заднюю часть шеи, словно на подушку, прикрепленную к лопаткам. Если опустить глаза, не наклоняя головы, то можно разглядеть дорогу – смутно, слегка не в фокусе, но достаточно ясно, чтобы не споткнуться. Живые изгороди, деревья и поля по сторонам кажутся цветными полосами, горизонтальными или вертикальными, и это помогает различать предметы, мимо которых пробегаешь. Если сосредоточить всё свое внимание на небе, ощущение того, что ты бежишь, теряется. Ты как бы отделяешься от тела. Становишься его пассажиром. Теперь тебя волнует одно – глубина неба. Тело может бежать быстрее, но ты не замечаешь скорости или усилий. Ты отделен от него неким психологическим зубчатым механизмом. Расстояние, которое ты пробегаешь, кажется неважным по сравнению с бездонной глубиной неба – глубиной, которая бывает лишь во сне.

Эрнст Неизвестный. Адам. Бронза. 1962–1963

* * *

Чтобы составить более полное представление о воображении Неизвестного, нам потребуется особая точность.

Для Неизвестного тело человека – это поле всех мыслимых метаморфоз. Всё, что он хочет сказать, можно выразить на языке человеческого тела. Оно – квинтэссенция всего, что не есть смерть.

До появления абстрактного искусства человеческое тело было единственным сюжетом монументальной скульптуры. В результате оно обрело символический смысл и подверглось всевозможным формам идеализации. Сегодня оно больше не является обязательным предметом изображения. Художник выбирает человеческое тело потому, что испытывает к нему глубокий интерес. Именно это, на мой взгляд, происходит в случае Неизвестного.