Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры

Если бы язык употреблялся исключительно для нужд повседневной жизни, в нем не было бы такого разнообразия, какое в нем имеется, в выражении внутреннего чувства, личного воззрения и просто душевного настроения, многоразлично повышающего действие и значение слова182. «Кто приказывает срубить дерево, тот связывает с этим словом только мысль о данном стволе; совсем иное, когда это же слово, даже без всякого эпитета и добавления, появляется в описании природы или в стихотворении». Ни в понятиях, ни в самом языке, ничто не стоит обособленно, но связи только тогда действительно срастаются с понятиями, когда душа (das Gemuth) деятельна в своем внутреннем единстве, когда полная субъективность просвечивает сквозь совершенную объективность183. Тогда не упускается ни одна сторона, с которой предмет может оказывать воздействие, и каждое такое воздействие оставляет свой след в языке. Где живо такое взаимодействие заключенного в определенные звуки языка и все глубже проникающей внутренней композиции (die innere Auffassung), там дух неуклонно стремится внести в язык нечто новое и предоставить себя самого его обратному воздействию. А это предполагает, с одной стороны, чувство наличности чего-то, что непосредственно не содержится в языке, а восполняется духом под возбуждением языка, и, с другой стороны, стремление, в

Ibidem. S. 212. В сущности, эти слова повторяют общее определение «синтеза синтезов», но и этот термин имеет у Гумбольдта двойственное значение. В § 12 речь идет о «соединении звуковой формы с внутренними законами языка; здесь в § 20 - о соединениях, отражающих индивидуальности. Может быть, и здесь играет свою роль кантианство Гумбольдта; во всяком случае, оно позволяет и в первом применении термина говорить о «субъекте» - всеобщем или трансцендентальном. r Ibidem. S. 215. 179 Ibidem. S. 212. ш Ibidem. S. 213. w lbidem. S. 212. 147 Ibidem. S. 215, 216.

Ibidem. S. 217.

свою очередь, связывать со звуком все, что ощущает душа. То и другое проистекает из убеждения, что в существе человека чуется какая-то область, которая выходит за пределы языка, но что, в то же время, язык — единственное средство исследовать и оплодотворить и эту область, и что именно его техническое и чувственное совершенство дает возможность превращать и это смутное содержание в выразимое средствами языка. Здесь заложена основа для выражения характера в языке, здесь мы проникаем во внутренний мир говорящего184. И опять-таки это относится не только к интеллектуально развитым нациям, — в проявлениях радости толпы дикарей можно уже различить простое удовлетворение желаний от внутренних глубин истинного человеческого ощущения, от небесной искры, предназначенной к тому, чтобы разгореться в пламя песни и поэзии185. В развитых языках такое выражение характера нации становится только более дифференцированным.

Лучший пример сказанному составляют греки, особенно в их лирической поэзии, соединявшие со словами пенье, музыку, танцы. Все это вводилось не только затем, чтобы усилить чувственное впечатление, но все это выражало в своем единстве диалектологический и специфический характер — дорический, эолийский и пр. Все это возбуждало и настраивало душу, чтобы удерживать мысль песни в определенном направлении, оживить и усилить ее душевным движением, от идеи отличным, ибо, в противоположность музыке, слова и их идейное содержание занимают в поэзии и песне первое место, а сопровождающее их настроение и возбуждение следует за ними186. Таким образом, то, что выше было обозначено как нечто как бы выходящее за пределы языка, не есть нечто неопределенное. Скорее, его можно назвать самым что ни на есть определенным (das Allerbestimmteste), ибо им завершается индивидуальность, чего не может сделать отъединенное слово, вследствие своей зависимости от объекта и вследствие предъявляемого к нему требования общезначимости. Исходящее из индивидуальности внутреннее чувство предъявляет требование и наивысшей индивидуализации объекта, достижимой лишь благодаря проникновению во все частности чув-

IW Ibidem. S. 217-218. Поскольку возможно такое изучение «внутреннего мира говорящего» не только со стороны сообщения об его объективной направленности, и не только со стороны формальных отношений, но и со стороны субъективных душевных реакций эпохи, народа и пр., постольку эта мысль Гумбольдта должна лечь в методологическую основу подлинной этнической и коллективной психологии. В этом направлении я определяю предмет и задачи этнической психологии (см. мое «Введение в этническую психологию». Вып. I. : , 1927), вводя понятие «со-значения», как субъективного психологического обертона объективных сообщений, но отнюдь не как внутренней формы в смысле Марти. "5 Ibidem. S. 219. 186 Ibidem. S. 221.

ственного синтеза и благодаря высшей степени наглядности изображения187.