Искусство любви

…Мать нашла его уже мертвецки пьяным; а посему внятного ответа, зачем он это сделал, ей получить не удалось.

Наутро организм Бори неимоверно страдал. Он попытался похмелиться, но бутылок не обнаружил. Из всех мыслей в голове осталась лишь одна: «Как жить дальше?» Вся дальнейшая жизнь представлялась ему заполненной этим ужасным похмельем и звенящей в висках пустотой.

Почти на ощупь он искал таблетки от головной боли. В серванте на кухне нашлись только самые ходовые: анальгин, аскорбинка, валидол… Боря честно выпил две таблетки, затем разжевал аскорбинку и положил валидол под язык – «на всякий случай». Появилась слабость, но голова продолжала трещать. Соленых огурцов или квашеной капусты не нашлось, а идти на улицу в таком виде он не решился, пришлось выпить еще три…

Мать на работе с обеда отпросилась – душа болела: что ж это Борька напился-то вчера ни с того ни с сего? Если случилось что – лучше узнать, а то не дай Бог и сегодня напьется… Пусть бы хоть поговорил с ней, рассказал – ему всё б легче стало…

…А Борис безмятежно спал. И видел во сне свое тело. Но со стороны. Оно лежало на кровати такое нежное и такое правильное. Оно было таким родным, личным и собственным, что любого, слышите – любого, кто посмел бы лишь дотронуться до него, а не только, например, схватить за руку или ногу – ждала бы неминуемая и ужасная кара Всевышнего!

…Он еще дальше отодвинулся от своего тела, будто взлетел над ним – оно стало маленьким и беззащитным, словно ребенок… Борис услышал песню, но это пела не Кармела и не Певица. Он прислушался и узнал голос матери. Она пела ему колыбельную – и Борис понял, что эта та самая первая колыбельная, которую он услышал в своей жизни… Он хотел подняться еще выше, потому что ему казалось, что там спокойно и легко, как у мамы на коленях, но тут кто-то схватил его, словно повис на нем, и Борис заскользил вниз, с замиранием сердца думая, что вот сейчас он разобьется вдребезги, и ему стало очень жаль свое тело, которое, наверное, тоже разобьется вместе с ним…

– Ну, просыпаемся, просыпаемся, – кто-то легонько хлопал его по щеке.

– Что? – Борис увидел склонившегося над ним человека в белом халате. – Где я?

– На этом свете наконец… – ухмыльнулся врач. – Ты знаешь, какую дозу адельфана сожрал?! Оклемаешься, побеседуешь с психиатром, суицидник…

Но разговор с психиатром закончился ничем: «Не мой пациент», – только и смог сказать он. В результате Бориса выписали с диагнозом «пищевое отравление».

Но мать слезами, уговорами и даже угрозами сойти в могилу раньше времени заставила Бориса обратиться к частному психотерапевту.

Боря подробно рассказал свою историю, а затем честно отвечал на странные вопросы, глядя на врача измученным взглядом. Однако тот, хоть крайне и заинтересовался им, так и не смог посоветовать что-то конкретное и действенное в этой ситуации, а лишь долго и непонятно рассуждал о ролевых моделях, сублимации и травматических неврозах. Борис услышал от него только один совет, который понял – обратиться к вере.

Вот только последовать этому совету оказалось не просто.

Легко сказать – прийти к вере! Борис не был убежденным атеистом… А был ли он верующим? Определенно можно сказать одно – Боря был некрещеным. Его отец-коммунист об этом даже и помышлять не мог. Мать же подумывала, но так и не решилась даже заговорить с ним на эту тему, а окрестить Бориску втайне от мужа не смогла – чувствовала, что тайна, которая встанет между ними, со временем может разрушить их семейное счастье. Так и остался Борис некрещеным.

На протяжении всей его жизни вопросы веры стояли где-то в стороне от него. Он обходился без ответа на вопрос «верю – не верю», предпочитая третий вариант – «не думаю об этом». Церковь не существовала для него, как не существовали, например, курсы кройки и шитья. Нет, они наверняка кому-то были нужны и интересны, кто-то на них учился шить, решая тем самым свои житейские проблемы. Но если бы Борис заявился на эти курсы, то почувствовал бы себя посторонним, чужим. Вот и над входом в храм для него висела надпись: «Посторонним вход воспрещен!» Прихожане не видели ее. А Борис видел.

Да и за кого молиться? И ради чего? Разве что за упокой обеих…

…Мать поседела, узнав, что сын пережил клиническую смерть (да и его волосы уже не были такими, как раньше). Известие о гибели Певицы буквально раздавило ее: казалось, кто-то невидимый жестоко и последовательно старается отнять и уничтожить всё, что было так или иначе связано с Кармелой!

На Борю же вообще было страшно смотреть – он целыми днями ходил будто сонный, почти не ел, ничем и никем не интересовался; мир и друзья перестали существовать для него. Он пытался занять свой день работой, но быстро уставал – измученный стрессом организм требовал отдыха. Но ночью он обнимал подушку и плакал:

«Я хочу быть с тобой,

Я… хочу быть с тобой,

Я так… хочу быть с тобой;

И я буду с тобой!» [81]