– Ну, тогда ему хана, – махнул рукой доктор. – Хотя насчет Разбойникова я все же сомневаюсь. Тут, правда, господин Грымзин сказывал, что штурман Лукич кажется ему подозрительнее всех других, и борода у него какая-то неестественная, и все время молчит... Да, пожалуй, Лукич может оказаться и Разбойниковым. Ах, бедный, бедный Константин Филиппович...
Лукич и Степановна вели Гераклова к рыбацкому домику. Политик не сопротивлялся, но шел с гордо поднятой головой.
– Это вам даром не пройдет! – храбрился он. – Вы можете делать со мною, что придет в ваши куриные мозги, но вам не остановить поступательного хода времени. Это я говорю как бывший учитель истории. Колесо вспять не повернете! Черт, да потише вы, не видите, что там камни...
Штурман и мотористка молча слушали разглагольствования политика и продолжали грубо тащить его во тьму. Вдруг огромная разлапистая молния рассекла чуть ли не весь небосвод, и загрохотал страшный, оглушительный гром. Все трое вздрогнули.
– Вот она, очистительная гроза народного гнева! – воскликнул Гераклов, едва гром утих. – И будьте уверены – я добьюсь, чтобы состоялся новый нюрнберг, пусть хотя бы в кислоярском масштабе.
Тут не выдержала Степановна:
– Посмотрим, кого будут судить, если завтра на выборах победит Зюпилов! Но боюсь, что вы, уважаемый господин Гераклов, до этого суда не доживете – мы вас просто с дерьмом смешаем, как класс.
– Получите дополнительную статью за убийство. – Гераклов старался говорить уверенно и даже с некоторым апломбом, но чувствовал он себя явно не в своей тарелке.
– Это не убийство, а уничтожение непримиримого классового врага! -вдруг заявил молчаливый штурман. – Мы, борцы за справедливость...
– Какие вы борцы! – презрительно перебил Гераклов. – Вы просто мелкая уголовная сволочь, которая стремится присвоить похищенные у народа деньги!
– Ага! – ядовито сказала Степановна. – A вы их, конечно же, хотите народу вернуть, не так ли?
За такими вот милыми разговорами, от которых веяло мертвечиной, они дошли до рыбацкого домика. Лукич и Степановна втолкнули свою добычу в полутемное помещение и закрыли дверь.
Гераклов огляделся. В свете чадящей на колченогом столе коптилки можно было увидеть небольшую залу с валяющейся в беспорядке летней мебелью. В углах лежали удочки, обрывки сетей, ящики из-под динамита, использованные презервативы, пустые бутылки и прочий хлам, подтверждающий, что бывшее начальство бывшего ГЭСа действительно предавалось на острове рыболовству и иным невинным развлечениям.
Лукич сдвинул лежащий в середине залы старый половичок, и под ним обнаружились две створки люка. Штурман потянул за кольца, а мотористка подтолкнула Гераклова к зияющей в полу черной дыре, которая показалась Гераклову входом в ад. Осторожно ступая по расшатанным ступенькам, политик начал свое нисхождение в мрачное подземелье. Лукич со Степановной двинулись следом.
Доктор Серапионыч и срочно разбуженный им банкир Грымзин обсуждали создавшееся положение.
– Ну так что же вы предлагаете, доктор? – зевая, спросил Грымзин.
– Надо Константина Филипповича как-то выручать, понимаете ли.
– И не подумаю! В конце концов, предупреждали же его, чтобы не совался на остров. Пускай теперь пеняет на себя.
Доктор покачал головой:
– Нехорошо, господин банкир, бросать товарища в беде. A скажите, станут ли вам доверять вкладчики, если узнают, что вы просто-напросто "кинули" своего делового партнера?
– Мало ли кого я в своей жизни кидал, – сказал Грымзин, но, подумав, сменил тон: – Ну, я же не отказываюсь, делать, конечно, что-то надо. Но что делать – ума не приложу.
– Не сомневаюсь, что уже утром они прибудут за едой, – ухмыльнулся доктор. – И тут все зависит от того, какую линию поведения мы с вами изберем. У меня тут появилась одна задумка...
На круглом столике в канделябре, сымпровизированном из трех пустых бутылок из-под шампанского, горели свечи. Неверные отблески огня метались по стенам подвала, как обреченные на вечные муки души грешников. Когда глаза Гераклова привыкли к скудному освещению, он увидел, что в старом кресле-качалке сидит Иван Петрович Серебряков. Пламя свечей зловеще отблескивало на его лице, казавшемся спокойным и даже добродушным. "На вид вполне приличный человек, только в душе мухи дохнут", подумал Гераклов.
– A, дорогой Константин Филиппович! – нарушил затянувшееся молчание кок. – Давненько мы вас ждали, а вот вы и пожаловали. – Серебряков зловеще осклабился. – Ну что ж, по гостю и честь.
– Пррривет, Геррраклов! – Это крикнул ворон Гриша, который сидел в темном углу на бронзовом бюсте Вольтера, неведомо каким образом оказавшемся в подвале рыбацкого домика. Возможно, гэсовское начальство кололо им орехи.
– Стыдно, Иван Петрович, – укоризненно покачал головой Гераклов. – Я вас принял на корабль, можно сказать, дал вам возможность честно зарабатывать на жизнь, а вы вместо этого...
– Да-да-да, – нетерпеливо перебил Серебряков, – а я вместо этого, и так далее, и тому подобное. A теперь, когда вы у нас в руках, уже ничто не заставит нас свернуть с пути и отказаться от намеченной цели.