Испанские шахматы

Глинский толкнул запертую дверь, обрадовался отсутствию рабочих, открыл ее своим ключом и увлек внутрь приятеля Виктора Лопаткина. Не отдавал себе отчета в том, зачем он это делает, директор агентства «Перун» провел парня в холодную разоренную кухню. Там стояли колченогий стол и сбитые из досок на скорую руку лавки. Глинский еще вчера привез сюда несколько бутылок водки и спрятал в шкафчик под окном. На всякий случай. «Как знал, что понадобится, – похвалил он себя. – Ай да Жора!»

Водка произвела на парня магическое действие – он оживился, без разговоров плюхнулся на грязную лавку и вожделенно уставился на бутылку. Глинский поискал глазами одноразовые стаканчики, выбрал один почище и поставил на стол. Парень судорожно сглотнул слюну.

– Хочешь опохмелиться?

Парень кивнул и потянулся к бутылке.

– Э-э, нет, не так сразу! – охладил его пыл Георгий Иванович. – Я посторонним не наливаю. Сначала познакомимся, а потом выпьем! Усек?

– Угу… – промычал тот. – М-меня Костей зовут. С-синицын я!

– А я – инженер Петров. Давно вы с Виктором дружите?

– С детства. Мы н-на одной улице ж-жили. Потом Ви…Витька переехал.

– А работаешь где, Костя Синицын?

– Г-грузчиком… в магазине. Работал…

– Уволили, значит?

– За пьянку, – тряхнув головой, признался Костя. – Вся б-бригада бухает, а отдуваться пришлось мне о-одному!

Глинский сочувственно хмыкнул:

– Беда!

– В-выпить не на что! – пожаловался парень. – Жена у-ушла. Взаймы никто не д-дает. Я бутылки со…собирал, да бомжи прогнали. Это и-их… промысел. Слышь, дай глотнуть, а?

Он судорожно икнул. Глинский с выразительным вздохом налил ему неполный стаканчик. После водки Косте полегчало, язык перестал заплетаться, глаза его чуть прояснились, но все его внимание по-прежнему поглощала бутылка.

– Почему пить начал? – спросил «инженер». – Жизнь тяжелая?

– Да так, – махнул рукой Синицын. – Я хотел в шахматы играть, ну, это… профес-сионально. Не вышло. Ума не хватило! А кроме шахмат, мне все… по барабану.

«Опять шахматы! – отметил Глинский. – Это неспроста». И решил прощупать почву:

– А Виктор тоже любит играть в шахматы?

– Не-а… я его учил, учил, да без толку. Не каждому это дано. Зря я ему шахматы подарил… Он их все равно забросил.

– Я тоже шахматами увлекаюсь, – соврал Глинский. – Забава интеллектуалов!

– Во! А я что говорю? – оживился Костя. – Для шахмат мозги надо иметь. Это тебе не д-домино!

– И часто вы с Виктором играли?

– Иногда. А потом перестали. Мы на рыбалку ездили и Витькины шахматы с собой брали. Ну, один раз повезло нам: поймали щуку, уху сварили на костре… Как не выпить? Под хмельком решили сыграть партию – кто проиграет, тот будет котелок мыть. Не помню, чем рыбалка закончилась… – Он протянул «инженеру» стаканчик. – Налей еще!

Костя выпил водку одним глотком и замолчал.

– А в шахматы кто выиграл? – спросил Глинский.

– Не помню… как отшибло. Больше мы не играли.

– Поссорились, что ли?

– Не-а… просто мы тогда несколько фигур того… потеряли на речке.

– А твои шахматы? – удивился Глинский. – Тоже потерялись?

– Мои? – Парень долго смотрел на «инженера», пытаясь сообразить, чего тот от него хочет. – Так… я только и ездил к Витьке. А он ко мне – ни ногой. Они с моей женой не поладили, друг друга терпеть не могли. П-прямо как кошка с собакой!

Костя налил себе еще, Глинский не возражал. Вот и выяснилась тайна исчезновения шахматных фигур Виктора: он их потерял на рыбалке, будучи в подпитии. Никакого колдовства! И все же не мешает уточнить.

– Значит, с тех пор вы в шахматы не играли? – спросил Жорж.

Костя поднял на него припухшие глаза.

– Нет. Хотя… постой, кажется… один раз было…

То, что услышал дальше Глинский, заставило его глубоко задуматься. Он дал Косте пятьсот рублей, бутылку – с собой – и проводил его до автобуса.

* * *

В каждом жесте и действии краснощекой сиделки чувствовались сноровка и богатый опыт. Она сама знала, что требуется больной, и умело справлялась со своими обязанностями.

– Учитесь, деточка, – говорила она Грёзе. – Вдруг понадобится?

После смерти Варвары девушка все внимание переключила на Полину Прокофьевну. Та находилась в полузабытьи, один глаз у нее перестал открываться, губы свело, вряд ли она была в состоянии кого-либо узнать.

«Неужели это она… убила? – подумала Грёза и тут же устыдилась. – Человек тяжело болен, а мне черт знает что лезет в голову!»

Сиделка считала выздоровление Полины маловероятным и спокойно, обыденно поделилась своим мнением с девушкой.

– Вряд ли старушка встанет, – заявила она. – Организм изношенный, воля к жизни утеряна. Видишь, какое у нее лицо тусклое? Верный признак скорой смерти. Уж я-то знаю, у меня глаз наметанный.

Грёза заплакала.

– Ты что горюешь? – удивилась сиделка. – Для нее смерть – желанное избавление! Поверь. Каково так-то – бревном лежать да под себя ходить? – Она понимающе закивала, когда Грёза зажала уши: молодая еще, горячая и глупая – птенчик желторотый. И добавила: – Господь милостив к праведникам!

– А… к грешникам?

– Давай помолимся, – вместо ответа предложила сиделка. – Легче станет и нам, и ей. Пусть отходит с миром.