Испанские шахматы

Любой процесс проходит множество стадий, и прежде чем лес станет углем, а уголь – алмазом, много воды утечет. Так много, что не останется никого, кто гулял в том лесу и слушал песни птиц. Наступит ледниковый период, его сменит оттепель, затем потоп, и снова возродится жизнь, только на месте джунглей образуется пустыня, или горы, или бескрайняя степь. Пройдет череда веков, старатели начнут разрабатывать алмазную жилу, построят рудник, и какой-нибудь ювелир из Амстердама огранит найденный на том руднике невзрачный камень, придаст ему форму капли или звездочки, и ослепительно засверкает бриллиант, который когда-то был мертвым древесным стволом.

Нечто похожее произошло со мной, с моей любовью к тебе, дорогой Фэд. Чтобы она засверкала всеми гранями, дерево должно было умереть… Оно уже никогда не покроется нежной листвой, не зацветет, не приютит в своих ветвях стайку голосистых пичужек. Оно сослужило свою службу, и не стоит сожалеть о нем.

Так и ты не жалей обо мне. Ведь у тебя останется бриллиант! Любуйся им, наслаждайся его красотой, как это умеешь только ты.

У меня словно пелена с глаз упала, и я осознала весь ужас того, что замыслила. Но механизм убийства уже был запущен. Я пыталась его остановить. Тщетно! Мой помощник перестал мне подчиняться. Взыграли его амбиции – поведение психопатической личности вообще невозможно предугадать. Во всяком случае, я не смогла. Я переоценила свое влияние на этого человека, он вышел из-под контроля, и у меня осталось последнее средство остановить его – убить. Мне придется взять на душу еще и этот грех. Что ж, по заслугам и наказание.

В вечерних новостях показали покушение на господина Ирбелина, то есть на тебя, Фэд. К счастью, в твоей машине оказался какой-то Глинский, а убийца промахнулся. Но сам факт свидетельствует о его недвусмысленном намерении. Он будет сеять смерть, окружая Грёзу страхом. Он рехнулся от ее красоты. Почему первым он выбрал тебя? Он не знает, что Грёза – наша дочь, твоя и моя. Он ничего не знает! И все же он решил застрелить тебя. Кто станет следующей мишенью?

Я предупредила, что выдам его. Думаю, не позднее, чем этой ночью, он явится, чтобы помешать мне. Он войдет, и я выстрелю в него. У меня есть оружие, ты помнишь? Трофейный «вальтер», привезенный с фронта моим дедом. Вот зачем мы с мамой хранили его долгие годы – каждая вещь должна исполнить свое предназначение. И каждый человек. Может быть, я не погибла в автомобильной катастрофе, чтобы вернуть тебе дочь, а ей – отца.

В детстве дед научил меня пользоваться пистолетом, он возил меня в лес, мы стреляли, потом разбирали «вальтер», чистили его, смазывали. Я все помню! Я сумею. У меня есть несколько патронов, но, надеюсь, хватит одного.

Я не прощаюсь, Фэд. Я просто ухожу, чтобы вернуться в другом обличье и с чистым сердцем, в котором не осталось ни злобы, ни страха. Только одна любовь – к тебе и Грёзе. Любовь побеждает все: время, беспамятство и даже смерть.

Я не пишу – прости! Я поняла, что вины не существует. Бриллиант не виноват в гибели дерева. Это просто процесс рождения света. Не знаю, поймешь ли. Хотя это уже неважно.

Всегда твоя Ольга».

Грёза роняла слезинки на исписанные почерком ее матери листы. Ее заветное желание сбылось. Первое, которое она загадала шахматам, – чтобы нашлись ее родители. Вот так, взяли и появились в ее жизни. Она не будет их судить, она будет их любить!

– Где моя мама? – спросила она у Глинского. – Она… умерла?

Он опустил глаза, кивнул.

– Ирбелин – твой отец, – сказал он, не поднимая ресниц. – А я ревновал тебя к нему. Идиот! Вот почему он так странно вел себя, покупал подарки… и все такое.

– Ты решил, что я… продажная девка, – старомодно выразилась она. – Тебе не стыдно?

– Стыдно. Ужасно! Прости…

– Как это случилось?

Она имела в виду смерть матери, и Глинский понял, рассказал.

Грёза долго молчала, думала о чем-то, глядя вдаль.

– Значит, тот человек… который стрелял в тебя…

– Виктор Лопаткин, – сказал Жорж. – Бывший милиционер. Диагноз его оказался не липовым, а настоящим. Больная фантазия разыгралась, вот он и принялся за старушек. Псих! Ты окончательно свела его с ума. У него крыша поехала.

– Он должен был… меня убить?

– Ну, в общем…

– Меня! Мама все написала… Медея убила своих детей от Язона, когда он бросил ее, я читала.

– Но твоя мать не смогла! Она не захотела! – горячо возразил Глинский. – Она просто очень несчастная женщина. Ты жива! А Лопаткин – мертв. Все хорошо. Она безумно любила твоего отца. Патрон… кто бы мог подумать, что он способен вызвать такое чувство? Фэд! Никогда бы не подумал.

– Почему Фэд?

– Его зовут Федор Петрович, – объяснил Глинский. – Он терпеть не может свое имя. Велел мне называть его либо по фамилии, либо – патрон. На французский манер. А имя Федор кажется ему простонародным. В молодости друзья по этой причине звали его Фэд.

– Фэд, – повторила Грёза. – Надо же… У меня есть отец! И мама… была…

Глинский принялся неуклюже утешать ее, полез в карман за носовым платком.

– На, возьми… У истинного джентльмена всегда наготове платок для дамы.

Она улыбалась сквозь слезы.