Испанский сон

Он — бережно, аккуратно и так далее — снял с нее туфли-лодочки, белые носочки, юбку, блузку и бюстгальтер, то есть все то, что надевал на нее пятью минутами раньше, а также трусики, которые были последним, что оставалось на ней.

Он поцеловал Царевну и посмотрел на часы.

Он надел на нее полотняный лифчик и полюбовался своей работой. Посадив ее на кровать, Он очень медленно, чтобы не перекрутить, натянул на нее красные чулки. Он повертел в руках атласный пояс, опять почесал репу, а потом за руку поднял ее с кровати и надел на нее пояс так, как будто всю жизнь только этим и занимался. Затем Он опять полюбовался тем, что вышло. Вообще-то такой туалет был весьма странен — она понимала это, — но она также понимала, что Он любуется не туалетом, а делом рук Своих. Потом Он надел на нее блузку, юбку и лодочки и опять, в последний раз полюбовался окончательным результатом.

— Теперь, — сказал Он, — Мне точно пора.

Когда шаги Его смолкли на лестнице, и стало ясно, что они смолкли надолго, она приготовилась по-своему встретить изобретенный ею новый праздник — День Господина, отметить его священным для нее ритуалом. Она взяла в руки рубашку — вчерашнюю рубашку Господина, пропитанную Его запахами — и, собравши рубашку в бесформенный ком, плотно прижала к своему лицу, и глаза ее при этом потемнели и посерьезнели.

Потом она бросила рубашку на пол и подошла к большому зеркалу, которое заприметила еще ночью, несмотря на все свое бедственное тогдашнее состояние. Она расстегнула блузку и стряхнула ее с себя, оставаясь в своем простеньком лифчике из плотного полотна. Она запустила пальцы в волосы, еще влажные после ванны, подняла их и развернулась всем телом, отчего эти волосы волнообразно взлетели в воздух и, сверкая, разлетелись по обнаженным плечам. Она расстегнула юбку, медленно стянула ее через голову и бросила на пол, и ее темноволосая, не прикрытая трусиками Царевна, отразившись от зеркала, предстала пиздой из-под нижнего пояса над чулками красного цвета. И все это время ее лицо продолжало быть сосредоточенным и бесстрастным и как будто не имеющим никакого отношения к происходящему.

Оттянув руками верхнюю кромку лифчика, она извлекла наружу свои тяжелые, плотные груди. Она обратила их к зеркалу, поддерживая снизу широко расставленными пальцами левой руки так, что правый сосок оказался между ее ногтями. Она изогнула свой стан, выставляя пизду вперед, как можно ближе к зеркалу. Она широко раздвинула ноги. Пальцами правой, свободной руки она раздвинула складки, прежде укрытые треугольником темных кудрявых волос.

И лишь когда зеркало возвратило ее глазам обнажившийся вид темно-розового рельефа, лицо ее начало искажаться, теряя печать бесстрастия. Ее зрачки и ноздри расширились; она закусила губу и издала краткий стон. Она оторвала руку от груди и обеими руками впилась в набухшие складки, все шире раздвигая их, все больше выгибаясь навстречу зеркалу и жадно пожирая глазами свое отражение, достигшее наконец вожделенных вершин непристойности и бесстыдства.

А потом, обессилев от безумных прошедших суток, от безумных прошедших лет, от долгожданного и сладчайшего оргазма — оргазма, наконец-то замешенного на Господине, — она без сил опустилась посреди комнаты и, привалившись к кровати спиной, долго сидела без движения. И глаза ее, как и прежде, были прозрачны и светлы.

* * *

Она стала ночевать у Него. Не зря в первый же день, в День Господина, ей вспоминался Корней — в последующие дни еще не раз повторялось пройденное с Корнеем… многое из того… Опять проблема с приятелями… условные стуки и звонки… опять поход по магазинам — «Дорогая, что ты хочешь, чтобы мы купили?»

Когда Он предложил ей поехать большой компанией на шашлыки, она нервно рассмеялась. Формула подшучивала над ней? Но ведь Он проверен не только по формуле. Она уже многократно успела с Ним насладиться победой Царя; это было реально…

— Я сказал что-то смешное? — спросил Он.

Ей стало стыдно за свои нервы, за глупые ассоциации.

— Нет. Ты любишь меня?

— Ужасно.

— Скажи еще что-нибудь хорошее.

Он подумал.

— Хочешь, Я куплю тебе маленькую машину?

— Нет, — сказала она. — Давай лучше трахнемся.

— Давай.

Они начали быстро раздеваться, как всегда. Вот, подумала она, этим Он не похож на Корнея; с тем все время были какие-то вычурные фокусы… С Господином они всегда раздевались очень быстро; желание вспыхивало в них одновременно и требовало немедленного удовлетворения. Как-то они проспали — к Нему домой должен был приехать человек по работе, а оставалось всего полчаса. Они быстренько приняли душ, оделись, сделались чинными. Оставалось еще минут десять, и тут зазвонил телефон. Звонил тот, кого ждали — предупредить, что задержится на пятнадцать минут. После звонка Он задумался.

— В чем дело? — спросила она.

— Да вот, складываю в уме десять и пятнадцать.

— Нам хватит, — сказала она.

— Правда? Тогда вперед!

Они здорово чувствовали желание друг друга.