Испанский сон

Вероника жестом попросила у Марины еще и кофе и стала запивать маленькими глотками свои затяжки. Она говорила медленно, глядя в пространство. Не нужно перебивать ее, подумала Марина; она говорит лишь сама с собой; я здесь — только повод для этого разговора, такой же повод, каким бывает случайный попутчик. Однако что месячные совпадают — сильный факт.

— С другой стороны, — так же медленно рассуждала Вероника, — так и рехнуться недолго; да я и уже зачастую наверняка произвожу впечатление ненормальной. Я же извела ее насчет тебя; насколько же вы обе оказались выше этого. Я просто в дерьме. Меня начинают мучить сомнения в собственной полноценности.

Марина вздохнула. День был — утешать.

— Скажи, — обратилась Вероника к ней, как бы вновь заметив ее присутствие, — я тебе нравлюсь? Почему ты все-таки поцеловала этот злосчастный палец на моей ноге?

— Вы знаете почему, — сказала Марина. — С некоторых пор я люблю вас, потому что вы подруга Госпожи, вы красивая, умная, хорошая и так далее; но это не плотская любовь, и мой поцелуй не был вызван плотским желанием.

— Спасибо тебе за эти слова, — вздохнула Вероника и затушила свою сигарету. — Мне, видно, нужно много работать над собой, чтобы быть в полной мере достойной твоей госпожи, да во многом и тебя тоже. Ты сказала, что понимаешь меня, даже любишь; стало быть, я могла бы рассчитывать на твою помощь и поддержку?

— Конечно, — сказала Марина и, поколебавшись, добавила: — Пока и поскольку это не во вред Госпоже.

— Умничка ты, — уважительно сказала Вероника. — Я тоже хочу тебя поцеловать по-доброму; поди сюда.

Марина, опять поколебавшись, наклонилась над ложем. Колебания ее были вызваны боязнью, что Вероникой вновь овладеет неуправляемый порыв чувственной страсти; однако этого, к счастью, не произошло. Вероника нежно поцеловала ее в висок и спросила:

— Можешь ты меня простить за все-все?

— Да я уже и забыла, о чем вы, — сказала Марина. — Может, вам бы лучше завязать с этим психоанализом?

— Ты права. Посиди здесь со мной. — Вероника взяла Марину за руки и усадила рядышком на кровати. — Как там внизу?

— Он успокоился. Сейчас они, видно, беседуют. — Марина хихикнула и зачем-то добавила: — Надеюсь, так же спокойно, как и мы.

— Я только не могу понять, — задумчиво сказала Вероника, — как же я так сейчас с тобой обмишулилась? Говоришь, ты понимаешь? Как же ты можешь понять, не зная в общем-то меня, если я и сама не понимаю?

— Но это же очень просто, — улыбнулась Марина. — Вы подсознательно начали возбуждаться перед тем, как Он пришел. Если бы Он не пришел, вы бы вскоре удовлетворились… в другой ситуации вы, может, кончили бы и сами, оставшись наедине со своим возбуждением, но, пока внизу происходили какие-то события, вы не могли. Стояли здесь, сгущали свои переживания, как грозовую тучку… а потом я зашла — ну, тучка и разразилась.

— Вот сейчас ты совершенно, окончательно меня успокоила, — сказала Вероника. — А не хотела бы ты стать моим психоаналитиком? Я вижу, ты чувствуешь меня, может быть, лучше, чем кто-либо. Я бы деньги тебе платила, слушалась бы тебя.

Марина задумалась.

— Я не могу делать это без согласия моей Госпожи,— сказала она наконец.

— Но это бы пошло ей на пользу, — вкрадчиво заметила Вероника.

Марина покачала головой.

— Все равно; ее слово решающее.

— А если бы она приказала тебе?

— Конечно, я бы выполнила ее приказание, — сказала Марина, — но вряд ли она прикажет мне такое. Скорее, если она согласится, то предложит мне решать самой.

— А если будет так, то — ты?..

— Я подумаю, — пообещала Марина.

* * *

— Что-то серьезное? — спросила Ана.

— Просто я был очень зол. Не мог себя сдержать на работе; не нашел ничего уместнее, как отвести душу дома.

Ана помолчала.

— Знаешь, — сказал он, — в «Звездных дневниках» есть такие бжуты, очень вспыльчивые существа; у них повсюду бесильни… ну, как уличные туалеты. Бесильня внутри мягкая, звуконепроницаемая; бжут ходит и копит, копит… и когда ему уже невмоготу, он заходит в бесильню, бесится там — и выходит опять на улицу тихий и умиротворенный.

— А я слышала, — добавила Ана, — что японцы выставляют у входа на завод резиновые фигуры начальников, чтобы подчиненные лупили эти фигуры и тем утоляли свое раздражение.

— Хм, — сказал Филипп. — Что-то я там такого не видел; но даже если это вранье, то мне все равно следовало бы выставить наши с Вальдом фигуры.

— Расскажи.

— Это трудно рассказывать, — вздохнул он, — на первый взгляд обычные Вальдовы дела… Все тот же подряд, с бензиновой фирмой.

— Ага.

— Так вот Вальд в самый разгар контрактной работы отправил моего парня черт-те куда, а потом и сам за ним полетел на воздушном шаре.

Взгляд Аны выразил беспокойство.

— А он справится?

— С ним воздухоплаватель, мастер своего дела.

— Ну, тогда это не самое страшное.

— Да, но по ходу своего полета он заключил выгодную сделку. Получается, что между делом он заработал больше, чем нам дал бы весь этот подряд.

— И от этого ты психуешь?

— Да.

— Странно, — сказала Ана. — Из того, что ты сказал, я поняла лишь, что дела неплохи.