Испанский сон

— Дела хуже некуда, — сказал Филипп. — Ты же знаешь Вальда. Он прирожденный авантюрист; мне постоянно приходится его удерживать от опасных поступков. Даже сам этот подряд… а, ладно. Я лишь хотел сказать, что время шальных денег уже давно прошло; а после этого бессмысленного, дурацкого случая Вальд снова оседлает конька девяносто первого года. И это будет пиздец.

— Не заводись опять, — попросила Ана. — Тебя интересует, что я думаю?

— Ну?

— Я думаю, что тебе просто завидно, что он летит на воздушном шаре и вдобавок сорвал куш, а ты тут как бы в дерьме копаешься.

Филипп мрачно уставился на жену.

— И ты против меня.

— А кто еще?

Он пожал плечами.

— Просто — события…

— Тебе нужно отдохнуть, — мягко сказала Ана и взяла его руки в свои.

— Тебя послушать, я только и делал бы, что отдыхал… Обычная женская песня.

— Ты неправ. Я не слежу за нюансами ваших с Вальдом отношений, хотя мне и кажется иногда, что груз старой дружбы давно стал бременем для бизнеса… если не балластом… Времена другие — ты же сам сказал; у вас уже не крохотная шарашка, и со стороны очевидно, что вы просто запутались в служебных обязанностях. Может быть, вы дублируете друг друга; может, даже друг другу мешаете… не знаю как Вальд, а ты явно берешь на себя слишком много. В результате ты дезориентирован, измучен и зол.

— Хм.

— Если бы ты не был так придавлен бизнесом, то легко увидел бы мою правоту. Я знаю, что разговор это бесполезный; я и не жду, что ты скоро избавишься от этого давления… но, может быть, ты хоть немного побережешь себя на потом?

— На какое потом?

— На такое, когда ты вдруг остановишься и скажешь себе…

— Скажу: стоп; я накосил достаточно денег.

— Нет. Скажешь: стоп; неважно, сколько денег я накосил…

— Я не смогу так. Я слишком привык ценить материальное… точнее, все то, что стоит денег. Да и ты привыкла… Ты там мерила платье, когда я пришел.

— Платье? — недоуменно переспросила Ана. — Ах, да… Платье.

— Какое-то новое?

— Нет. Никак не могу найти платье на торжество… решила выкопать какое-нибудь ретро… Как видишь, — усмехнулась она, — ты в масть не попал; не забывай, я умею шить на машинке, и старые платья я могла бы переделывать еще очень долго.

— Не очень, — кривовато улыбнулся он. — Хотя в данном случае ты, может быть, сэкономила; после этих подвигов Вальда я уж не знаю, когда тебе понадобится новое платье.

— Ты имеешь в виду, что бензиновый контракт под вопросом?

— Может, и так, — опять улыбнулся он кривовато. — Но вообще-то я говорил не столько о контракте… да и не о платьях совсем… Ведь у нас еще Сашка… квартира… Никакой трагедии нет; миллиард людей в таком же положении, и никто из них не может сказать: стоп — неважно, сколько денег я накосил.

— Ладно уж, — несмело улыбнулась Ана, — ты сказал хотя бы, что трагедии нет; для меня и этого достаточно. Ты успокоился?

— В том смысле, что орать перестал — да…

— Я люблю тебя.

— И я тебя тоже.

— Не запереться ли нам в спаленке? — спросила она.

Тень неуверенности пробежала по лицу Филиппа.

— Ты не хочешь, — сказала она с некоторым разочарованием, одновременно спрашивая себя, так ли уж этого хочется ей самой. Успокоить его — да; выполнить свой супружеский долг… а хочется ли?

Еще она подумала, что, наверно, именно так чувствовала себя Марина, когда она спросила ее, хочется ли ей не только смотреть, а еще что-нибудь. Марина тогда надолго задумалась. Как сказала она? «Я могла бы делать все, что Вы от меня захотели бы, и я искренне желала бы этого; но иногда мое желание возникало бы не само собой, а оттого, что Вам этого хочется…» Так? Кажется, так… Она, помнится, сказала Марине, что понимает ее… Конечно, разумом понимала. А чувствами, по-настоящему, поняла только сейчас. Странно. Неужели до появления в ее жизни этой девочки — случайного, в общем-то, события — она ни разу не пыталась разделить свои желания на собственные и вынужденные? Существуют ли вообще собственные желания — может быть, все они чем-то продиктованы? Или наоборот — можно ли назвать желанием то, что вызвано внешними обстоятельствами?

И еще: где предел плотским желаниям? Ника, например, хочет ее всегда. Такое по крайней мере впечатление. А она Нику? Любит ли она Нику по-настоящему? Любит ли Фила? А что такое «по-настоящему» — значит, всегда хотеть самой, да? Но она так не сможет. Фил, Ника, даже Сашенька — всего лишь части ее мира… хотя без любой из этих частей она будет уже не она, и мир вокруг уже не будет ее миром. Да, это невозможно. Значит, делить? Свое тело, память, душу… всем сестрам по серьгам, да?