Испанский сон

Только сейчас, когда пред взором Вероники раскинулся вид темно-розового рельефа, когда ноздри Вероники затрепетали от запаха, покорившего их, лицо Марины начало искажаться, нарушая неприкосновенную прежде печать бесстрастия. Ее глаза потемнели, зрачки расширились; она закусила губу и издала короткий стон. Она оторвала руку от груди и обеими руками, так же, как и Вероника за пять минут до того, впилась в набухшие складки, все шире раздвигая их, все больше выгибаясь навстречу лицу Вероники и жадно пожирая глазами это лицо — свое собственное отражение, достигшее предначертанных ей вершин непристойности и бесстыдства.

Потом она без сил опустилась посреди разбросанного тряпья и, привалившись к кровати спиной, замерла без движения. Глаза ее вновь стали прозрачны. Нога ее зрительницы, милостиво протянутая сзади, тяжело и тепло покоилась у нее на плече; волосы ее светлыми струями ниспадали на эту прелестную, неожиданно столь родную ногу, и губы ее касались пухлых, чувственных пальцев, запечатлевая на них фотографически долгий, исполненный благодарности поцелуй.

* * *

Дорогая! Вряд ли есть смысл разбираться в докучных подробностях проблем связи. В любом случае наша связь несравненно надежнее традиционной почты. Мы уже начинаем считать посланием целый сеанс, а ведь он состоит в среднем не менее чем из десятка отдельных посланий; и до сих пор ничего не пропадало. Собственно, ничего не пропало и в прошлый раз — к сожалению, я не мог отправить Вам ни строчки; «неизъяснимое наслаждение», оставшееся от моих предыдущих строк, каким-то образом уползло в наш почтовый сервер, и больше машина ничего от меня не приняла. Ваши же несколько посланий, полных недоумения и досады, дошли до меня в целости и сохранности. Поверьте, моя досада была не меньше.

Однако Бог с ними, с этими техническими проблемами. Меня больше интересует наш с Вами архипелаг. Мой член (увы, не Ипполит — всего лишь узник на крепкой цепи между чувством и мыслью) в тот раз слегка приуныл от осознанного одиночества. Однако, вдохновленный Вашим мужественным решением кончать во что бы то ни стало, он вновь окреп, воздвигся — и, побуждаемый обеими моими печально свободными руками (одна из которых несомненно чувствовала себя безработной), довольно быстро исторг среднее количество спермы. Этот акт оставил меня смутно неудовлетворенным — как тот, пролетарский (помните?); я будто обманул сам себя. Если еще раз случится такое со связью, я лучше прекращу. Хотя физиологически от этого скорее вред — как и от всякого coitus interruptus.

А Вы?

SEND

А я оказалась умнее, мой милый: я уж давно научилась как следует кончать от наших старых писем. Я просто открыла одно твое старое, но особенно волнующее письмо, вспомнила, как кончала от него, да еще добавила к этому новые ощущения… короче, все вышло ОК.