Испанский сон

В конце концов, это ихмир, сказала я себе; они знают, что здесь можно и что нельзя — уж наверно, если бы кто-нибудь упал, они бы приняли какие-нибудь страховочные меры. И я успокоилась. Но как раз в этот момент сверху раздался ни на что не похожий шум — акустика башни размазывала все звуки до неузнаваемости — и нечто, напоминающее небольшой парашют, промелькнуло по шахте мимо нас; буквально сразу же откуда-то снизу раздался треск рвущейся материи. На что было жутко перегнуться через хлипкие столбики, но мы с Филом все же сделали это; то, что мы увидели витком ниже, повергло нас в ужас. Молоденькая девушка — может быть, ровесница нашего Сашки (как хорошо, подумала я тут же, что мы не взяли его с собой) — висела в шахте вверх тормашками, зацепившись широкой юбкой за столбик; таким образом, виденный нами парашют был ни чем иным, как той самой юбкой, которая раскрылась, помогла несчастной спланировать и в конечном итоге спасла ее жизнь.

Сверху раздался веселый, заразительный хохот; целая компания юнцов, типичных авторов настенных надписей, намеревалась спуститься мимо нас. Мы немедленно отпрянули от столбиков и вжались в стену, опасаясь, как бы ненароком не отправиться вслед за девицей. Юнцы, нисколько нас не задев (испанская молодежь, кстати, почтительна к старшим), вприпрыжку пробежали мимо и, продолжая хохотать, вытянули свою незадачливую подружку из проема. Я не понимала ни слова из тех, какими они перебрасывались, но интонации были, к примеру, таковы: «Ну что я говорил? Зацепилась, как миленькая!» — «Дурак, идиот! не буду больше с тобой!» — «Не смеши… Ха-ха-ха! Ох… давно так не смеялся…»

Скандинавы, по-прежнему идущие сзади нас, переглянулись между собой и покачали головами. Никто из них ни слова не сказал. Мы с Филом тоже переглянулись и прочли друг у друга в глазах непреклонную решимость. Мы снова двинулись вверх. Лестница стала еще уже. Мы миновали вторую соединительную галерею; сквозь нее было видно, что лестница в соседней башне вроде бы шире, чем наша, но и народу там больше соответственно. Сверху спускалась очень толстая, очень старая негритянка; при взгляде на нее мне стало вначале любопытно, как она могла вообще добраться до такой высоты, а потом тоскливо, потому что пропускать ее справа от себя, над пропастью, было просто опасно; приходилось рисковать самим. Фил посмотрел на меня и прочел мои мысли.

«Может, назад? — спросил он тихонько. — До перехода хотя бы…»

Мы затравленно оглянулись на скандинавов. Они, видно, мыслили близкими нам категориями, потому что сами пребывали в некоторой нерешительности. В это время за столбиками пролетел еще один человек — худощавый, пожилой, по виду испанец; стоило ему закричать, как несколько рук враз высунулось с нижних витков и схватили падающего за одежду. Помощь эта была весьма своевременна — сам он, набирая скорость, мог бы так ни за что и не уцепиться и, достигши дна, разбиться вдребезги. Пока мы с Филом (а также и скандинавы), разинув рты, дивились на происходящее, проблема наша разрешилась сама собой — негритянка проползла мимо, добросовестно распластываясь по стене и задев нас разве что самую малость; лишь один из скандинавов не удержался и, взмахнув руками, рухнул было в проем, но двое других тотчас ухватили его за ноги и споро возвернули на лестницу. Скандинавы перебросились несколькими фразами на своем северном языке. Разумеется, я опять ничего не поняла, но если повторить толкование интонаций, то это было бы примерно так: «Спасибо», — сказал потерпевший. — «Не за что», — отвечали его спутники. — «Жаль, что я доставил вам беспокойство». — «Что Вы, мы нисколько не побеспокоились; пожалуйста, рассчитывайте на нас и впредь».

Какое-то время все поднимались в молчании, и никого не попадалось навстречу. Бросив взгляд на Фила, я вдруг заметила, что он нервничает. Я оглянулась. За скандинавами никого не было видно, и я решила пропустить их вперед. Пропускать идущих вверх оказалось значительно проще, чем идущих навстречу; я не могла понять, почему. Еще я ощущала, что с каждым шагом мне становится все страшнее — и тоже не могла понять, почему. Ведь мы очень давно миновали критическую высоту, откуда еще как бы можно падать; ни одна новая ступенька уже не могла добавить никакой новой опасности. В это время — то есть пока я размышляла над этими вещами — Фил неожиданно сел на ступеньку, прижался к стене и сказал:

«Зайка, нам не дойти».

«Ты устал?» — спросила я.

«Нет».

«А что?»

«Не знаю. Не могу дальше».

Я села с ним рядом, и он тут же схватил меня за руку.

«Прошу тебя, осторожно встань и пересядь… Сядь подо мной. Сядь, как я».

«Но никто же не идет».

«Это неважно. Ты сидишь слишком близко к краю».

Я покосилась на шахту, которая теперь была слева от меня… и волосы мои встали дыбом. Я внезапно поняла, почему нам так страшно. Одновременно с этим я поняла, почему время от времени сверху летели люди — они летели именно с этого участка.