Исповедь бывшего журналиста. Тайны российской журналистики от перестройки до наших дней

Я уже из США связался с одним из занимающихся Киргизией западных правозащитников, но тот мне ответил следующим образом: «Скажем так, депорт журналистов без всяких официальных причин – это же ваша выдумка, госпожа Суверенное Государство. Человек пропагандирует российские «ценности», а вот эти же ценности его депортировали. А крыша его намного сильнее в Кыргызстане чем наша – пусть помогают, мы здесь при чем?»

Переведу на нормальный русский: он сам был против свободы, так что пусть теперь и страдает.

К слову сказать, и я отнюдь не разделял взгляды этого человека, но какая разница – если в данном случае он пострадал (и серьезно!) за свои убеждения? Кстати, крыши у журналиста как раз не было, а вот к западным правозащитником очень даже прислушиваются.

И еще один эпизод. Наш поддонок из «Радио Свобода» съездил в Северную Корею и заложил в статье своего гида-соглядатая (он власти критиковал). Я написал в его редакции, что они реально с человеческой жизнью играют, но они донос своего корреспондента не убрали, а один из правозащитников (уже наш) написал мне: «Аборигены сами разберутся!»

«Сомали лучше России»

Еще больше ангажированность западных правозащитников проявилась после начала войны на Украине. Так, на ФБ моим другом является один западный правозащитник, долго работавший в Средней Азии, а сейчас, «защищающий демократию» на Украине.

Этот несомненно честный и хороший человек женат на уроженке Средней Азии и свободно говорит по-русски. Он, по-моему, прочитал всю русскую классику, а сейчас увлекается книгами Набокова и Гроссмана. Тем более удручает, что этот интеллектуал пишет на ФБ.

«Если ваш президент – дурачок, то хоть послушайте Ангелу Меркель!» – обратился он к российским фб-друзьям. Когда один из киргизских политиков выступил за объединение с Россией, то правозащитник шутил на ФБ: «Не стоит! Гораздо выгоднее объединиться с Сомали!». Интересно, что, по крайней мере, в середине 2000-х большинство жителей Средней Азии воспринимали советское время, как «рай» и мечтали о новом союзе с Россией. Живший в это время в Средней Азии правозащитник, не мог не знать об этом.

Кстати, очень много сообщая о преступлениях «путинских наймитов» на Украине, западные право защитники просто игнорируют откровенно дискриминационную языковую политику этого государства, насильственно навязывающую украинский язык людям (а их не менее половины населения страны) испокон веков говорящих на русском.

Забавно, что когда я ездил вдоль линии фронта на Донбассе дипломаты ОБСЕ в частных беседах откровенно говорили мне, что часто закрывают глаза на нарушение прекращения огня украинской стороной, так как «на их стороне правда».

Не всегда правозащитники и тщательно проверяют информацию, особенно в тех случаях, когда защищают людей, к которым испытывают симпатию.

Например, недавно в тюрьме в Киргизии умер мой хороший знакомый и прекрасный человек, художник и правозащитник Азимжон Аскаров[19]

. Пока он был жив, я не высказывал те соображения, что скажу сейчас. На самом деле это более чем запутанная история.

Азимжона обвинили в соучастии в убийстве киргизского милиционера во время узбекских погромов в 2010. Правозащитники однозначно решили, что Азимжон к убийству не причастен, а посадили его местные власти из мести за правозащитную деятельность.

Лично у меня эта версия вызывает серьезные сомнения. Если бы это было так, то, учитывая огромное международное давление, Аскарова давно бы освободили. Но власти не делали этого, так как его освобождение могло бы вызвать волнения среди киргизов, так как участники конфликта с той стороны были уверены, что Аскаров причастен к убийству милиционеров.

На самом деле, Аскаров вполне мог призвать (как и свидетельствуют очевидцы) к взятию милиционеров в заложники, а уж потом толпа их убила. Винить в этом Азимжона нельзя: киргизские милиционеры выступали на стороне погромщиков, и взятие их в заложники было лишь самозащитой.

Во время конфликта я связывался с Аскаром, и он заявил мне, что «началась киргизско-узбекская война». То есть, я однозначно, был против заключения Азимжона, но в очередной раз убедился, что жизнь гораздо сложнее, чем упрощенные схемы правозащитников.

Просто на информацию правозащитников нужно смотреть, как на алармистский сигнал, проверить который необходимо, не забывая при этом об ангажированности источника.

Итог моей правозащитной деятельности был почти трагичен. Мне стал не только скучно, но и противно. В итоге, несмотря на очень хорошие деньги при минимальной (несколько часов в неделю) работе, я уволился; просто больше не мог так жить.

Возвращение в Москву прошло не очень успешно, хотя я и нашел работу и даже съездил в несколько командировок – это была уже совсем другая журналистика, чем та, которой я занимался раньше.

Очень многое для меня дико. Так, например, я каждый раз вздрагивал, когда слышал, ставшую уже очень обычной фразу: мы об этом не пишем! Так же удивляло, что теперь большинство журналистов работают «просто ради денег».