Исповедь бывшего журналиста. Тайны российской журналистики от перестройки до наших дней

В итоге идеи компактных поселений окончились крахом. Лишь единицы таджикистанских русских остались в сельской местности. Почти все уехали искать счастье в большие российские города. Кому-то из них повезло, но большинство устроилось гораздо хуже по сравнению с тем, что они имели на «малой родине» в далекой Азии.

Часть третья. Как я работал правозащитником

Одним из специфических направлений журнализма является правозащитная деятельность, которую Александр Колесниченко в своей книге «Настольная книга журналиста» называет адвокативным направлением журналистики.

«Здесь журналист берет на себя роль критика властей, действия которых рассматриваются как потенциально опасные для граждан. Журналист играет роль «сторожевой собаки» общества (англ. Watch dog). Председатель российского фонда защиты гласности Алексей Симонов приводит такую метафору: общество – корабль, власть – штурвал, который управляет кораблем, журналисты – корма, которая уравновешивает корабль и не дает ему перевернуться при слишком резком повороте руля.

Журналист-адвокат всегда видит в происходящем негативную сторону. В одном случае он будет кричать «Караул!» по поводу экологии, в другом – по поводу безработицы. Место журналиста – среди пострадавших. Власти же предписывается презумпция виновности: чиновники всякий раз должны оправдываться, что сделали лучшее из возможного, что учли все, что можно было учесть.

Более того, представители власти считаются преследующими интересы не граждан, а своих группировок. При этом ставится под сомнение компетентность и законопослушность действующих лиц.

Адвокативная журналистика важна для общества как сигнал о возможной опасности. Если позиция пострадавших будет замалчиваться, и власти не примут никаких мер для смягчения их положения, это грозит социальными потрясениями», – пишет Александр Колесниченко.

Так уж получилось, что в этом направлении журналистики я проработал несколько лет.

С 2001 году по 2008 я был среднеазиатским корреспондентом одной из западных правозащитных организаций. Опыт общения с правозащитниками, причем не всегда позитивный, у меня был и до этой работы.

Так, в начале 90-x я работал в «Независимой Газете» с одним русскоязычным таджикистанцем, ярым приверженцем «исламско-демократической» оппозиции в этой стране. Этот человек удивил всех несколькими историями.

Например, он подрался с женой, и на его лице остались следы этой «битвы». Увы, на беду, как раз на следующий день он должен был вещать на пресс-конференции о правах человека в Таджикистане, а с такой физиономией это делать было просто невозможно. Тогда у супругов возник хитрый план: надо инсценировать налет на квартиру агентов спецслужб Таджикистана. Весь мир содрогнулся от подлости таджикских силовиков, но через некоторое время журналист развелся, и его жена под диктофон раскрыла, как все было на самом деле.

Ладно, возможно женщина и оклеветала невинного человека. Но другую историю я знаю лично. Так, этот журналист заявил, что его уволили из «Независимой» по указанию ФСБ, хотя, на самом деле, «страдальца» никто не выгонял, а ушел он из газеты сам, устроившись в правозащитный фонд «Гласность».

Этот человек написал несколько книг о правах человека в России, а потом уехал жить в Грузию, откуда и продолжает бороться с «российским империализмом».

Достаточно много я общался и с Анной Политковской[17]

 (она даже помогла мне лично). Эта женщина, несомненно, было скрупулезно честной, но, как бы помягче сказать, излишне эмоционально-наивной. Так, она, например, выступала за выдачу оружия дагестанцам, живущим на границе с «Чечней-Ичкерией».

Как мне кажется, такой наивный враг был очень выгоден Кремлю, и я согласен с Владимиром Путиным, что смерть этой женщины нанесла больший урон власти, чем вся ее предыдущая деятельность.

В 1995 году в Чечне я познакомился с правозащитником Сергеем Адамововичем Ковалевым[18]. В те дни российская авиация буквально сносила с лица земли центр Грозного, не щадя и гражданское население. По сути, и я, и правозащитник, стали в этой ситуации жертвами «синдрома заложников» – мы однозначно были на стороне сепаратистов и осуждали «агрессию российской армии». Однако, позднее в Боснии судьба свела меня с российский миротворцами-десантниками, ранее воевавшими в Чечне.

Как я и с удивлением обнаружил, у этих людей была совсем «другая правда»: «Да, если бы Ковалев здесь появился, то одни очки бы и остались!!! Мы держим оборону в горящем доме, а тут появляется под белым флагом эта гнида с боевиками и предлагает нам сдаться. Да, как такое можно говорить!? Мы же присягу давали!!!».

Конечно же, Сергей Адамович не был «гнидой». Это был субъективно глубоко честный человек, искренне возмущенный гибелью мирного населения в Чечне. Но, как говорится, истина она одна, а правда бывает разной.