Исповедь гипнотизера

Тайком, однако, посещали Просторечие многие. Ибо, хотя и сильно пострадало оно после распада Единоречия — засорилось красивыми словами, а простые стали с тоски солиться, перчиться, жариться до черноты, выворачиваться иной раз так, что потроха вываливались, все же продолжали в укромных местах рождаться слова живые, без которых жить невозможно. Поговаривали, будто и сам Люкс, снявши королевское облачение, прокрадывался туда за анекдотами для личного употребления.

В Красноречии, меж тем, дела шли из рук вон великолепно. Понабрались, развелись Болтуны, Краснобаи, Трепачи, Пустозвоны, Фразеры — профессионалы и любители умерщвления слов.

Делалось это просто: выскочило неосторожно словцо свежее — хвать его. Необъезженное, брыкается? Ничего, обкатаем. Изобьем, заштампуем, в ширпотреб пустим, замусолим, как денежку, изотрем, — глядишь, порошок. Водой разводить можно.

Еще способ: поймать два-три слова приладистых, дружных, — и друг к дружке приколотить намертво или припаять, чтобы не расторглись нерушимые узы. (Вот, кстати, и пример: "нерушимые узы"). Потом в ширпотреб опять же. Люди, ежели их так вот друг к дружке присобачить, беситься начинают, грубить. А слова не бесятся, нет, они испускают дух. "Горячая любовь", "высокие идеалы" — чувствуешь, сколько холода в этих вареных мумиях, выражавших когда-то правду?.. Когда слова умирают, правда ищет другие слова, живые. Но не скоро это выходит.

И вот, долго ли, коротко ли — образовался в столице Красноречия, вокруг дворца Люкса пустырь. Свалка погибших слов. Мертвословие. Бездыханные существительные; глаголы с переломанными позвоночниками; обесцвеченные наречия, истоптанные местоимения, изжеванные междометия, какие-то еще речевые запчасти. Окаменелые фразы, окоченелые обороты, заплесневелые заголовки, кучи избитых рифм. Произведения разных жанров — от передовиц, учебников и инструкций к детским игрушкам, таких заскорузлых, что об них можно сломать мозги, до предпоследних постановлений… Ладно, это не интересно.

Случилось ненароком побывать на том пустыре одному доброму человеку. (Как звали, пока молчок.) Глядит: свалка-то обитаемая. Там и сям шныряют какие-то, копошатся. Один гордо и победительно целую телегу искромсанных цитат толкает перед собой, теряя на ходу придаточные предложения. Другой опасливо озирается, а из-за пазухи: "…шагая в ногу со временем и в то же время повинуясь чувству…" "Ага, — смекнул человек, — литературный критик. Деепричастия, это они ценят". В сторонке — пижоны, прилагательные примеривают: "Потрясающий? Изумительный!? Шедевральный?! Клёвый!.. Нет, сногосшибательный!! Катаклизменный!!!"

Подходит личность, оклеенная газетами. Смотрит обалдело, бормочет:

— Гипролесбум… Укрмакаронпром… Облрыбтранс-потребмонтажупрсыр…

Иностранец? Спросить что-то хочет?

— Ду ю спик инглиш?

— Ниигого. Главгавгав.

— Пардон? Парле ву… Ду ю…

— Никуда, говорю, не дую, дуй сам. Вывески читать надо.

— Что вы хотите этим сказать?

— Понятия не имею. Гляди, во: ВНИИСКОЗДР! Звучит, а? Это тебе не какой-нибудь вниипуп. А МОСОТЭЛЛО — слыхал такое?..

Тут у человека нашего зародилось нехорошее подозрение.

— Скажите, пожалуйста, где мы находимся?

— Где ближайшее кладбище, уяснить желаешь? В Скукоречии, вот мы где. А ты откуда вывалился?

— Из себя.

— А, ну ясно. Из себя что ж возьмешь. А у нас — чево хошь. Бери, тащи, на всех хватит. Заселяем, осваиваем… Тебе чё, небось, диссертацию? Вон в той куче любая рецензия… Эй, ты куда?..

О том, как в одном добропорядочном семействе вундеркинд появился

Долго ли, коротко ли, жили-были в Скукоречии дядюшка Демагог и тетушка Ханжа, супруга его. Внесли большой вклад. Обитали заслуженно в крупноблочной избушке без курьих ножек, зато с лифтом, в благоустроенной квартире, которой были, однако же, недовольны, потому как считали, что заслуживают еще более благоустроенной, о чем и писали соответствующие заявления, не забывая упомянуть, обратить должное внимание и сослаться. Когда недовольны были, а недовольно были 365 дней в году, то с убежденностью утверждали, что жизнь прекрасна, отдельные недостатки с неизбежностью искоренятся, а происки, разумеется, будут всегда, со стороны соседей особенно.

С неукоснительной регулярностью, каждое утро и перед сном, предварительно проверив часы, дядюшка Д. объяснялся тетушке X. в уважении. Тетушка X., в свою очередь, планомерно признавалась дядюшке Д. в неуклонной верности и беззаветной преданности. Все это, вместе взятое, было необходимо для соблюдения супружеской совместимости.

Детей у них не было.

И вот, в один прекрасный вечер, накануне особо ответственного семейного мероприятия — позолоченной свадьбы — подбросила им судьба подарок. Прямо, можно сказать, сюрприз.