Исповедь уставшего грешника

– Ну, ладно, – и поднялся.

Я решил, что разговор окончен.

Но он развернулся ко мне и заорал, глядя на меня сверху вниз:

– Если бы ты сумел ее оценить, то, поверь, я бы сделал все, чтобы ваша жизнь была прекрасна! Ясно тебе? Ясно? Я бы исчез навсегда, я бы не показывался! Я бы подыхал тихонечко где-нибудь на даче, чтобы только вам было хорошо! Но ведь ты ее не понял! Не оценил! Ты заставил ее страдать! – Он схватил меня за отворот пальто и заорал прямо в лицо. – Ты хоть понимаешь, что ты – подонок?! Только подонок может не оценить такого счастья, когда оно само идет к нему в руки!

Он отпустил меня и опустился на скамейку, тяжело дыша.

Мы сидели молча, отвернувшись друг от друга. И снова молчание прервал он:

– Простите за резкость.

– От меня вчера ушла жена, – сказал я. – К другому.

Это сообщение не произвело на него никакого впечатления. Он повернулся ко мне и произнес совершенно спокойно:

– И ты решил, что теперь дорога к Алиночке свободна? Послушай, ты ведь ее не любишь. Тебе нужна ещё одна женщина в твою коллекцию? Так ты погляди, сколько их по театру твоему носится. Зачем же ты портишь ей жизнь, разве она это заслужила? Уж если она ушла от тебя и в истерике позвонила мне… За помощью позвонила, потому что ей некуда было больше… Вот. Она ушла от тебя и мне позвонила – значит, ты не понял ее. Не понял, не полюбил. Получается, что она не нужна тебе, а мне…

Сергей так внезапно прервался на полуслове, что я решил, будто ему стало плохо. Но он быстро продолжил:

– Отстань от неё, а? – Он не требовал, не угрожал: просил. – То, что ты мне сломаешь жизнь – хрен с ним, моя жизнь не дорого стоит, хотя я – профессор, доктор, у меня – книги… Не важно. Отстань, а? Ты в курсе, что у твоего сына роман с нашей дочкой?

– Что? – я вскочил и снова рухнул на скамейку.

– Вижу: не в курсе. Что ж ты за отец такой, если не знаешь, на ком хочет жениться твой сын?

– Жениться?

– Да. Судя по всему, дело идет к свадьбе и нам всем еще предстоит сродниться. Так что мы все будем видеться… Вот. И я прошу тебя, как человек, для которого нет в мире никого дороже Алины: отстань от неё. Мы с ней нормально живем. Быть может, в нашей жизни не хватает яркости, но зато в ней много тепла. Яркость ведь все равно рано или поздно тускнеет, а без тепла – как прожить? Если бы ты понял мою Алиночку, полюбил бы если… Я бы тогда, конечно… Я это уже говорил. Если у тебя осталось хоть немного совести, не мешай нам жить.

Сергей встал и, не попрощавшись, пошел от театра.

Я проводил его взглядом и только тут заметил Алинину машину. Значит, она знала, что ее престарелый муж будет со мной говорить.

Вдруг Сергей развернулся и бросился ко мне. Бежал он смешно, по-старчески приволакивая ноги и поправляя очки. Пыжиковая шапка сползла на бок, обнажив его лысеющую голову.

– Так значит… – Он дышал тяжело, говорил с трудом. – Так значит… Говоришь… От тебя жена ушла… Так вот я хочу тебе сказать, можешь мне не поверить… Господи, зачем же я бежал?.. Я хочу тебе сказать, что можешь про Алиночку забыть теперь… Теперь – навсегда, это уж точно… Она ведь хотела, чтобы ты совершил ради нее поступок, чтобы ты ее выбрал, чтобы ты доказал свою любовь… Чтобы ты пришел к ней ради новой жизни, а ты испугался… Ведь ты испугался, если честно? – Несколько раз он глубоко вздохнул. – Дыхание тяжело налаживается… Не важно… В свое время ради нее я ушел от жены, моя старшая дочь до сих пор меня сторонится… Но зато Алина со мной. И Машка… Ты ведь не пацан уже, ты – режиссер, артист всенародный, про Гамлета ставишь… Неужели ты не понимаешь: если хочешь открыть дверь в новый дом, затвори дверь в дом старый?.. Знаешь, что я тебе скажу? Никогда… Слышишь ты – никогда, даже, когда она ушла к тебе, я не жалел о том, что пришел к ней… Потому что так или иначе, но у меня было полтора десятка счастливых лет… Я забыл мысль… Да что ж с дыханием-то такое?.. Да! Она никогда не простит тебе, что ты не совершил поступка, чтобы быть с ней рядом… Ей не нужен человек, который пришел к ней потому, что ему больше некуда деться, понимаешь меня? Я это не из злобы говорю. Ты ведь умный человек, я это по спектаклю твоему понял. И ты не можешь не понять, что я прав.

Он развернулся и побежал к машине.

Я видел, как из автомобиля вышла Алина, как он бросился к ней, как они обнялись. Как она начала его ругать. Я не слышал слов, но понимал, что она ругает его за то, что он бегает. Потом они сели в машину и уехали.

Помнишь, я говорил тебе когда-то, что жизнь – это женщина? Я прав: конечно, жизнь – это баба, потому и предает с такой легкостью, по-женски.

х х х

Я пришел домой. Сел за компьютер. Открыл новый файл. Назвал его «Письмо к сыну» и начал писать то, что ты вряд ли прочтешь.

Я не ходил в театр, сославшись на болезнь, я вообще никуда не выходил из дома. Вспоминать то, что со мной было – оказалось единственным занятием, которое, если и не приносило мне радость, то позволяло жить. Вот именно – жить. Я испытывал все заново, понимаешь? Я жил свою жизнь еще раз, и мне искренне казалось, что я не знаю, чем закончится та или иная ситуация.