Исповедь узницы подземелья

Мама, забери меня отсюда!Мама, я устала от бессилия.Мама, я разочаровалась в людяхИ в стране, где место есть насилию.Мама, мое сердце не живое,Но рукою нахожу пульс на запястье,Мама, объясни мне, что со мною,Ведь семнадцать месяцев не ясно.

Мама, я боюсь ума лишиться,В четырех стенах ходя по кругу,Тяжкий груз ложится на ресницы,Каплями стекая с них на губы.Мама, докричись срывая голос,До меня, не выдержав разлуки,Я не видела почти два года звездыИ не слышала привычные вам звуки.Мама, одиноко мне сегодня,

Опустели полные глубины.Мама, разделяют нас дороги,Расстелившиеся лентой длинной,Не пугает меня старый дьявол,Но он запер на замок свободу,Мама, не открыть ее ключами,Мама, под землею я холодной.Жизни смысл во тьме пустой не вижу,

Лабиринт судьбы мне не известен.Мама, для меня тебя нет ближе,Почему с тобою мы не вместе?Надоело вспоминать вздыхая,О тебе, умытая слезами.Мама, что душа моя скрываетНе возможно описать словами.День и ночь я меряю экраном,В тишине пишу стихотворенья.

Мое тело воздухом не станет,Не проникнит невидимкой в щели.Мама, между нами километры,Мама, я тебя не позабуду.Мамочка, ну где? ты где? ты где ты?Мама, забери меня отсюда…

Позже, когда я вернусь домой, мама расскажет мне, что примерно в это же время, она гостила у своих родителей в деревне, куда я так любила ездить, и одну из ночей ей послышался мой голос, раздававшийся из глубины сада. Она выбежала на улицу и долго искала меня, исследуя каждый сантиметр участка. Думаю, что это случилось одновременно с моим сном, когда наша эмоциональная связь и желание вновь обрести друг друга достигли пика.

Спустя примерно месяц после того как Мохов забрал Владика, он в доказательство своих слов принес газетный листок, где сообщалось о мальчике-найденыше. Весть о том, что малыш жив и находится в добрых руках, нас очень обрадовала, и мы с подругой наконец перестали предполагать, где же сейчас ребенок и жив ли он вообще.

С течением времени наш рацион разнообразился: появились сезонные фрукты и овощи, которые наш мучитель выращивал на своем участке; молоко, покупаемое им на рынке по воскресеньям; финики и сухофрукты, из которых я варила компот. Приготовлением пищи обычно приходилось заниматься мне, так как Лена была либо беременна и от этого слаба, либо нянчилась с детьми. Чаще всего мы ели щи, жареные полуфабрикаты, иногда молочные каши и блины. Уборка и стирка тоже лежала на моих плечах. Я старалась навести в нашем бункере порядок, мыла полы, чистила от жира электрическую плитку, держала в чистоте посуду.

Мылись мы, как и прежде, в небольшом пластиковом тазике, примерно раз в две недели. Это происходило, когда у нашего мучителя был выходной. Он приносил четыре канистры: две с водой, по одной на каждую из нас, и две пустые – для слива использованной жидкости. Шампунь и мыло старались расходовать экономно, так как Мохов постоянно упрекал нас в расточительстве и грозился больше не покупать средства гигиены. После такого «омовения» я с трудом могла назвать себя чистой: по телу по-прежнему каталась грязь, а волосы, не промываемые выделенным количеством воды, были похожи на сторновку.