Исповедь узницы подземелья

Много раз я прокручивала в голове события того дня, когда я подняла трубку телефона и договорилась пойти даже не со своей подругой, а с подругой сестры, на городской праздник. В тот день я совершила слишком много ошибок. Начнем с того, что я не должна была ехать на эту дискотеку. Мама меня не отпустила бы, но я проявила своеволие. Потом пропустила время, когда должна была вернуться домой, вслед за этим пренебрегла правилами безопасности и села в машину к незнакомцам, согласилась выпить спиртное, не сопротивлялась, когда они решили покатать нас по ночному городу… А когда мы приехали уже в Скопин? Я ведь уже немного отошла от снотворного и могла бы спокойно выйти из машины и начать кричать и звать на помощь! Побежать, стучаться в любой дом, прося о помощи. Но я была как парализованная… Даже когда мы заехали во двор нашего мучителя, я все еще могла попытаться убежать, поднять шум, привлекая соседей. Но я не сопротивлялась, даже когда Мохов начал запихивать меня в окошко под гаражом! В тот вечер у меня будто бы отключился инстинкт самосохранения. Я совершенно не боролась за свою жизнь. Все эти размышления угнетали меня. Я искала себе оправдания и не находила их. Но наравне с этим считала и продолжаю считать, что такое наказание – почти четыре года подземного существования – слишком высокая цена за легкомысленность.

Сейчас я понимаю, почему именно так я повела себя в тот вечер. Мой возраст и образ жизни на тот момент не позволяли мне адекватно оценивать обстановку. За свои четырнадцать лет я ни разу не встречала плохих людей. Меня никогда никто не обижал и не обманывал. Я была любимой дочерью, средней, но не вызывающей негатива у учителей, ученицей, хорошей подругой. Моё существование было безоблачным и счастливым. Слова «маньяк», «насилие», «преступление» я в полной мере осмыслила и поняла, только находясь в том подвале. Я была наивной маленькой девочкой, с которой впервые поступили плохо. Вся эта чудовищная ситуация случилась именно в тот момент, когда я из ребенка превращалась в подростка. Возможно, это покажется удивительным, но в тот период моей жизни мне еще иногда хотелось поиграть с куклами, у меня даже был импровизированный домик для Барби, расположенный на нижней полке книжного шкафа! Во мне существовали два человека: одна я – абсолютный ребенок со свойственными ему желаниями, другая я – симпатичная девушка, жаждущая окунуться во взрослую жизнь. К большому сожалению, моим родителям не хватило времени заметить эти изменения во мне, моё похищение случилось именно тогда, когда мой внутренний мир только начинал трансформироваться, и я сама еще не понимала, что со мной происходит.

Олег родился третьего июля. Как и в прошлый раз Лена долго мучилась схватками, стонала, кричала, плакала… Когда она легла на кровать, я уже готова была принять ребенка. Вид рождающегося человека меня не пугал. Я, как опытная акушерка, быстро разделалась с пуповиной и, обтерев новорожденного, запеленала его в тряпицу. Мальчик родился слабым и мелким, не больше двух килограммов в весе.

По сравнению со своим старшим братом Владиком он казался тихим и неактивным, но личиком походил на него, словно близнец. С молоком у Лены снова были проблемы, хотя малыш не особо требовал еду – он все больше спал в чемоданчике, оставшемся от первого ребенка…

Я достала из-под кровати пеленки и самодельные распашонки нашего первого младенца и привела их в порядок.

Когда Мохов узнал, что у него родился второй сын, он воспринял это как должное:

– Вот десять детей родите и домой вас отпущу, – «обнадёжил» он нас и, получив свое, удалился.

Похоже, ему начинал нравиться процесс деторождения.

Ждать появления еще восьмерых детей нам совсем не хотелось, тем более я не могла помочь подруге в этом нелегком труде. От постоянного стресса и плохого качества жизни у меня никак не начинались женские дни. С одной стороны, это расстраивало – я явно была не в порядке. С другой стороны, я благодарила бога за то, что не беременею от этого ублюдка. Наш мучитель иногда упрекал меня в неполноценности. Говорил, что я тощая, с маленькой грудью и задницей.

– У тебя фигура, как у пацана, – сокрушался он. – Только члена не хватает, а так – вылитый, да еще и родить не можешь.

Конечно, нам всем было ясно, что Лена не сможет воспроизвести на свет названное им количество младенцев. Поэтому высказывание мучителя о нашем будущем обретении свободы расценивалось как издевательство.