Об этом говорили коммунисты, комсомольцы и все те, кто верил Николаю. Кочетов старался быть жизнерадостным, он внимательно относился к бойцам, в бою себя на жалел, старался быть примером для своих подчиненных. Он был из таких, про кого в армии говорят: «В работе — муравей, в бою — лев. А если и спит, то одним глазом смотрит...»
Бойцы роты верили Кочетову и старались ему подражать. Четверо коммунистов и небольшая группа комсомольцев были надежной опорой роты.
Лишь один Григорий, как выеденная ржавчиной крупинка, отвалился от коллектива роты. Перепуганный тем, что творилось вокруг, Григорий поверил листовкам и однажды ночью махнул через бруствер. Его тут же схватил за руку давно следивший за ним Куделин.
— Ты куда, к врагу?.. Предатель!..
— Да что ты!.. Просто винтовка за бруствер завалилась... — несвязно пробормотал Григорий.
— Я тебе покажу винтовку!.. Как гада, расстреляю!
Григорий опустился на дно окопа и, ползая перед Куделиным на коленях, загнусавил:
— Пощади!.. Не выдержал я!..
— Идем к Кочетову! — крикнул Куделин и схватил его за шиворот.
— Не надо!.. За тебя жисти не пожалею!.. Прости меня!.. — цепляясь за полушубок Куделина, молил Григорий.
— Ну, смотри! Помни, что обещал, а то на месте пристрелю! — отшвырнув его от себя, прикрикнул Куделин.
С этого момента Григорий стал предан Куделину как собака.
В роте пришлось значительно сократить паек и установить норму на расходование патронов и мин. Командир роты даже запретил тратить патроны на стрельбу по репродуктору, откуда на русском языке раздавались призывы гитлеровцев к советским воинам. На каждый призыв сдаться в плен бойцам хотелось послать в репродуктор пулю, чтобы заставить его замолчать.
В тылу дивизии тоже что-то случилось. Самолеты уже не садились на аэродроме, а сбрасывали продовольствие и боеприпасы в мешках на парашютах. Порой эти мешки попадали в расположение гитлеровцев.
Становилось голодно, и среди пулеметчиков пошли разговоры о том, что надо бы пойти в ближайшую деревню и организовать там жратву...
— На месте расстреляю, если кто осмелится это сделать! — пригрозил командир роты.
Говорил по этому поводу с бойцами и Сквозной. Но кто-то умело работал на врага. И в одну из ночей трое новичков все-таки ушли из роты и вернулись к утру с нагруженными продуктами пулеметными санками. Пулеметчики сразу бросились к санкам.
— Назад! — остановил их Кочетов.
Бойцы попятились. Поставив у саней Куделина, Кочетов набросился на провинившихся и, если бы поблизости не появилось начальство, наверное, избил бы их. По дну оврага поднимался Железнов, за ним шли Хватов, Карпов, Сквозной, командир роты и политрук. Вид у всех был изнуренный и усталый.
— Что такое у вас происходит, товарищ Кочетов? — спросил Железнов, протягивая руку подбежавшему к нему Кочетову.
— Мародерство, товарищ комдив. Расстрелять мало! — И он доложил Якову Ивановичу о происшедшем.
— Нехорошо, товарищи! — обратился к пулеметчикам Железнов. — Товарищ Кочетов прав. Это именно мародерство!..
— Разрешите, товарищ полковник... — вышел вперед один из тех, кого Кочетов назвал «мародерами». — Мы ведь их защищаем, — он показал в сторону деревни, — за них кровь проливаем, а они, как кулаки...
— Вы не правы, товарищ, — перебил Железнов. — Хлеб и другие продукты, которые вы едите, дают нам крестьяне ближайших деревень, в том числе и крестьяне той деревни, где вы все это взяли.
— Мы этого не знали... — растерянно сказал солдат. — Что же нам теперь делать?
— Что делать? — повторил Железнов и посмотрел на окружающих красноармейцев, как бы спрашивая у них совета.
Сорока подался вперед.
— Отвезти обратно и попросить у крестьян за всю роту прощения! — сказал он.
Кочетов с удивлением посмотрел на него: ведь он считал Сороку ненадежным бойцом.
— Правильно, — поддержал это предложение Хватов. — И это надо сделать сейчас же.
Железнов, Хватов и Кочетов пошли по траншеям. Комдив останавливался у каждого пулемета, просматривал сектор обстрела и огневую связь с другими пулеметами, проверял, как прикрываются пулеметным огнем заграждения. Но сейчас он, как и Хватов, интересовался этим лишь попутно, сюда его привело желание узнать настроение бойцов, поднять их веру в собственные силы.
— Советский солдат сильней врага во сто крат! — ответил Железнов одному стрелку, который посетовал, что советских солдат мало, а фашистов много. Другому, который выразил опасение, что фашист может их обложить вкруговую и зажать в кольцо, он ответил шуткой:
— Для храброго бойца — нет кольца.
Так, весело, с солдатской простотой, по-суворовски, он отвечал всем, с кем ему пришлось разговаривать.
Проходя по траншеям, Хватов останавливался в первую очередь около тех солдат, которых знал плохо или встречал впервые. Своими унылыми рассуждениями Григорий вызвал у него беспокойство.
— Посматривай за ним. Прикрепи к нему надежного человека, — шепнул он политруку. От Сороки же, наоборот, вопреки подозрениям Кочетова, у него осталось хорошее впечатление. Хватов предложил политруку привлечь его для поддержания духа среди солдат.