Испытание правдой

Я как раз подъезжала к повороту на Фалмут Форсайд, когда зазвонил мой сотовый.

— Ханна, это Шейла Платт.

— Привет, — сказала я, стараясь придать голосу энтузиазма.

Шейла была давним членом читательской группы, куда входила и я. Поначалу мы были просто кружком любителей книги. А несколько месяцев назад я предложила ввести элемент театральной постановки в наши литературные чтения — так мы могли читать книги вслух, по сути исполняя роли персонажей. Что примечательно, в Портленде было много таких кружков, и я убедила женщин из «нашего союза» попробовать расширить репертуар постановок, выйдя за рамки «Гордости и предубеждения» [46]. Как раз сегодня мы читали первые два акта пьесы «Мера за меру», и, как обычно, наши дискуссии после прочтения свелись к яростному спору между Шейлой Платт и ее hete noire

[47], Алисой Армстронг.

Алиса преподавала живопись в местном профессиональном колледже, была разведена и до смешного переживала по этому поводу. Ее муж — тоже преподаватель живописи — ушел от нее к очень успешной даме, юристу крупной корпорации, которая помогла ему выжать из Алисы последние соки в бракоразводном процессе («Я так разозлилась на этого подонка, что согласилась на все его унизительные условия, просто чтобы показать ему, что он мне больше не нужен. Знаешь, гордость всегда обходится по самой высокой цене»). Алиса была очень умной и очень невезучей — талантливый иллюстратор, она не могла найти в Мэне достойного применения своим способностям, поэтому ей пришлось довольствоваться скромной должностью учительницы, чтобы прокормить двоих детей. Она неплохо разбиралась в политике, была остра на язык и вообще проказница, поэтому мне следовало дважды подумать, прежде чем отдать ей на прочтение одну из самых проблемных пьес Шекспира. Мало того что «Мера за меру» изобилует этическими сложностями — эта пьеса заставляет задуматься о взаимосвязи политической и сексуальной власти, не говоря уже о том, что обнажает хрупкую грань между религиозной набожностью и лицемерием. А если еще учесть, что Шейла была пылкой христианкой и не скрывала своего восхищения нашим нынешним Главнокомандующим вооруженными силами, в то время как Алиса слыла «радикальной атеисткой» (так окрестила ее Шейла), пьеса просто не могла не заставить их схлестнуться… к чему, собственно, и стремилась Алиса, как я догадывалась.

— Пьеса сплошь про лицемерие, — сказала я в самом начале нашей дискуссии. — Пуританское лицемерие.

— Когда ты говоришь о лицемерии, — встряла Алиса, — ты имеешь в виду ханжество или обман?

— Наверное, и то, и другое. Анджело — персонаж, чьи строгие моральные принципы вступают в противоречие с человеческой потребностью в сексе.

— Но эта потребность в сексе — не что иное, как жажда любви, — сказала Шейла Платт.

— Нет, это вопрос исключительно секса и власти, — возразила я.

— Но, Ханна, он же говорит ей, что любит, — не унималась Шейла.

— А по мне, — вмешалась Алиса, — Анджело — типичный политик мужского пола, повернутый на власти, просто разыгрывает христианскую карту, морализирует по поводу чужих слабостей и при этом, пользуясь своим положением, пытается склонить монашку к тому, чтобы переспать с ним. Но что делает пьесу особенно актуальной, так это то, что еще Шекспир понял: именно лицемерные моралисты обычно оказываются самыми нечистоплотными в смысле нравственности типами. Взять хотя бы этого лицемера Ньюта Гингрича [48]. Называл Клинтона величайшим грешником после всей этой глупой истории с Левински, а сам в это время крутил роман на стороне…

— Разница в том, — сказала Шейла, — что мистер Гингрич не был президентом…

— Да, он был всего лишь спикером палаты представителей, — съязвила Алиса.

— …и он не лгал под присягой, — ввернула Шейла.

— Нет, он просто лгал своей жене, одновременно пытаясь свалить своего политического оппонента, чей проступок — невинная сексуальная шалость в сравнении с тем грехом, что совершил он сам.

— О, умоляю. — Шейла явно начинала злиться. — Ты ведь не станешь утверждать, что воспользоваться практиканткой…

— Ей уже исполнился двадцать один год, так что она была вполне взрослой женщиной. И да, я не считаю, что минет — это то же самое, что уход от жены…

Было слышно, как Шейла и еще несколько женщин ахнули.

— Мы что, намерены продолжать этот отвратительный спор? — спросила Шейла.

— Давайте вернемся к пьесе… — предложила я.

Мне совсем не хотелось изображать из себя учительницу. Но хотя мне всегда приходилось выступать в роли миротворца в этих конфликтах, я втайне восхищалась смелостью Алисы, которая не стремилась держать свое мнение при себе. Напротив, она шла на открытую конфронтацию с Шейлой, поскольку (как призналась мне Алиса) Шейла олицетворяла собой все, что она презирала в Америке Джорджа У. Буша. Точно так же Шейла однажды сказала мне, что для нее Алиса — просто «старая хиппи».

Однако сегодня вечером их словесный спарринг больше напоминал бой «до последней капли крови»: каждая сторона надеялась, что очередная обличительная реплика добьет соперницу и вынудит ее покинуть читательскую группу.