Читаем Испытание Ричарда Феверела полностью

На этот раз в распространившихся слухах было больше правды, чем то бывало обычно. Бедная девочка Клара действительно заболела, а бедствие, постигшее фермера Блейза, у которого спалили скирду, тоже было не слишком преувеличено. Сэр Остин приказал подробно донести ему о случившемся за завтраком и с такой тщательностью расспрашивал о потерях, которые понес фермер, что грузный Бенсон отправился сам на место происшествия. Он вернулся и, последовав коварному совету Адриена, написал по всем правилам донесение о случившейся катастрофе, в котором фигурировали даже штаны фермера и наложенные на некую часть его тела повязки. Читая все это, сэр Остин даже не улыбнулся. Он воспользовался присутствием мальчиков и прочел им полученный отчет вслух; они приняли все совершенно спокойно, словно речь шла о самом обыкновенном происшествии, о каком узнают из газет; и только когда дело дошло до пострадавших от огня предметов одежды и того непривычного и прискорбного положения, в котором очутился лежавший в постели фермер Блейз, мастер Риптон принялся отчаянно чихать, а Ричард закусил губу, но все равно не мог удержаться от смеха, к которому присоединился и Риптон, не думая о том, что этим смехом они себя выдают.

— Надеюсь, ты сочувствуешь этому бедняге, — строго сказал сэр Остин, обращаясь к сыну. Никаких признаков сочувствия он, однако, в нем не увидел.

Сэру Остину было нелегко говорить с наследником Рейнема так, как прежде, после того как он узнал, что тот был соучастником поджога, и он решил, что совершено это без всякой причины, а просто из озорства. Однако он был убежден, что должен поступать именно так, для того чтобы мальчик в конце концов осудил себя сам. К тому же, надо сказать, баронету в какой-то мере льстило то, что ему удалось проведать тайну сына. Это позволяло ему не только действовать, как Провидение, но в известной степени и вообще уподобиться ему; он получал возможность наблюдать за тем, как ведут себя человеческие существа во мраке и даже направлять их движения. Поэтому он старался вести себя с сыном как обычно, и Ричарду, который не заметил в отце ни малейшей перемены, и в голову не могло прийти, что его в чем-то подозревают.

С Адриеном мальчику было гораздо труднее. Тот не был ни охотником, ни рыболовом. Он не делал никаких сознательных усилий, чтобы дать выход инстинкту разрушения или как там его ни называть, заложенному в природе человека; поэтому двум попавшим ему в руки провинившимся мальчикам не приходилось рассчитывать, что он проявит к ним милосердие и ласку; Ричард и Риптон расплачивались теперь за множество форелей и куропаток, которых он пощадил. Какое-нибудь случайно брошенное слово или замечание Адриена вгоняло Риптона в жар: ему начинало казаться, что разоблачение неизбежно. Он был как рыба, в жабрах у которой сидит крючок, неведомо как туда угодивший, ибо она не клюнула; в какие бы глубины он ни нырял, он не мог избавиться от ощущения, что некая сила непрестанно выталкивает его на поверхность, где все станет явным, и всю неотвратимость этого он ощутил, как только зазвонили к обеду. За столом только и было разговору, что о фермере Блейзе. Стоило ему прерваться, как Адриен снова возвращался к тому же, и ласка, с которой он обращался к Риптону, походила на чувство, которое охотник испытывает к дичи, которая признала его превосходство и появляется для того, чтобы в этом убедился весь мир. Сэр Остин понял эту игру и восхищался проницательностью Адриена. Но он видел, что надо обуздать ретивого обвинителя, ибо скрытое следствие, которое тот вел в отношении Ричарда, становилось уже опасным. Ричард тоже был рыбой, в жабрах у которой застрял крючок, но, должно быть, как щука, умудрился жить в других водах, где были старые пни и черные корни, за которыми можно было укрыться и не дать себя ни вытащить одним рывком, ни вкрадчиво выманить. Иначе говоря, по некоторым признакам можно было заключить, что Ричард склонен прибегнуть к спасительной лжи.

— Ты знаешь эти места, милый мой мальчик, — заметил Адриен. — Скажи мне, как, по-твоему: легко ли пробраться к скирде так, чтобы тебя никто не заметил? Я слышал, что подозрение падает на одного из работников, которых фермер прогнал.

— Говорю тебе, не знаю я этих мест, — угрюмо ответил Ричард.

— Не знаешь? — Адриен со всей учтивостью изобразил на своем лице удивление. — Насколько я понял из слов мастера Томсона, вы с ним были там как раз вчера.

Обрадованный тем, что может сказать правду, Риптон поспешил заверить Адриена, что он этого не говорил.

— Не говорил?.. На славу поохотились, молодые люди, не правда ли?

— Ну да! — пробормотали несчастные жертвы, краснея от того, что слова, которые Адриен растягивал, подражая этим деревенской речи, живо напомнили им слова фермера Блейза.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза