Читаем Испытание Ричарда Феверела полностью

— Есть только один выход, — сказал Ричард, остановившись и решительно скрестив на груди руки.

Товарищ его принялся настойчиво допытываться, какой же это выход он имеет в виду.

Ричард впился глазами в камушек и ответил:

— Мы должны вызволить этого парня из тюрьмы.

Риптон посмотрел на своего вожака и в изумлении отпрянул:

— Милый мой Ричи, но как же нам это сделать?

Продолжая разглядывать камушек, Ричард ответил:

— Мы должны как-нибудь раздобыть для него напильник и веревку. Говорю тебе, все это можно устроить. Мне все равно, что мне за это будет. Я ничего не боюсь. Его надо освободить.

— Провалиться бы этому проклятому Блейзу! — вскричал Риптон, сняв свой берет и вытирая им покрывшийся потом лоб, и снова дал повод другу своему его упрекнуть.

— К черту старого Блейза. И ты еще смеешь думать, что я проговорился! Погляди-ка ты на себя. Мне за тебя просто стыдно. И ты еще смеешь говорить о Робин Гуде и о короле Ричарде[19]

! А у самого нет ни капли отваги. Пойми же, ты каждую минуту только и делаешь, что нас выдаешь. Стоит только Реди заговорить, ты опять за свое. Я вижу, как тебя всего прошибает пот. Ты что, струсил? К тому же, ты то и дело себе противоречишь. Начинаешь с одного, а потом сбиваешься на другое. Послушай: мы должны все поставить на карту, чтобы освободить его из тюрьмы. Помни об этом! Постарайся не попадаться Адриену на глаза. И держись чего-нибудь одного.

После этих глубокомысленных наставлений юный вожак повел своего сообщника посмотреть тюрьму, где Том Бейквел все это время, сокрушаясь, думал о том, к чему привели ни с чем не сообразные распри, жертвой которых он оказался.

В Лоберне Остин Вентворт считался другом всех обездоленных; славу эту он приумножил еще до того, как обрел награду, которой один только господь может увенчать эту высшую добродетель. Миссис Бейквел, мать Тома, узнав, что сына ее посадили в тюрьму, кинулась утешить его и помочь, чем только могла; но это были все лишь вздохи, и слезы, и причитания. Все это только приводило в замешательство бедного Тома, который умолял оставить его в покое и не смотреть на него как на отъявленного злодея. На это его мать отвечала, что ему надо только собраться с духом, и истинный утешитель ему поможет.

— И хотя тот, кто придет к тебе, Том, джентльмен и никогда не оставляет бедных в беде, — говорила миссис Бейквел, — он к тому же еще настоящий христианин! И господь бог знает, что делает, когда посылает его к тебе, ибо и видеть его, и слышать — всегда благо.

Том был вовсе не расположен выслушивать поучения и даже рассердился, когда Остин вошел к нему в камеру, встретил его, как рассерженный пес. Однако по прошествии получаса он поразился тому, что мог так легко втянуться в откровенный разговор с джентльменом и христианином. Когда Остин поднялся, чтобы уйти, Том попросил позволения пожать ему руку.

— Передайте молодому господину в Абби, что я ничего не разболтаю. Это настоящий джентльмен, и он любого заставит поступить, как захочет. Это горячая голова. А я так просто осел! Что верно, то верно. Только я не доносчик. Так и скажите ему, сэр!

Вот почему Остин так пристально смотрел Ричарду в глаза, когда рассказывал новости в Рейнеме. Мальчик стеснялся Остина больше, нежели Адриена. Он не знал, почему это так, но он старался всячески увильнуть от встречи с ним с глазу на глаз, а столкнувшись с ним, тут же помрачнел. Остин был не так сообразителен, как Адриен: ему трудно было поставить себя на место другого, и он всякий раз говорил то, что думал, прямо, не прибегая к обинякам. И вместо того чтобы подойти к делу издалека и насторожить залгавшегося мальчика, он сказал:

— Том Бейквел просил передать, что доносить на тебя он не станет, — и тут же вышел.

Ричард повторил это обещание Риптону, который не мог удержаться и крикнул, что Том молодчина.

— Он не должен за это страдать, — сказал Ричард, упорно думая о том, как достать веревку потолще и напильник поострее.

— А твой кузен не проговорится? — нерешительно спросил Риптон.

— Это он-то? — Ричард презрительно усмехнулся. — Простой пахарь, и тот не соглашается стать доносчиком, а ты еще спрашиваешь, не пойдет ли на это мой родич.

В двадцатый раз Риптона упрекнули — и все в том же. Мальчики обследовали наружные стены тюрьмы и пришли к выводу, что побег Тома вполне осуществим, если тот не струсит и им удастся тем или иным способом передать ему веревку и напильник. Но для этого кто-то должен быть допущен к нему в камеру, а на кого же им положиться?

— Уговори своего кузена, — после долгих раздумий предложил Риптон.

Ричард улыбнулся и спросил, не Адриена ли он имеет в виду.

— Да нет же, — поспешил его заверить Риптон, — Остина.

Мысль эта приходила в голову и Ричарду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза