– Они и сами понимали, что не выстоят. Иногда страх оказывается смертельнее самого острого меча.
– Ты что, уже и сам поверил в ходящие о тебе легенды?
Я бросил на нее взгляд:
– Что ты имеешь в виду?
– Да весь этот вздор насчет «Парфянина» и прочее в том же роде. Гордость часто ведет к падению.
Я улыбнулся ей.
– Уж ты-то лучше всех должна знать, любовь моя, что парфяне никогда не падают из седла.
Мы не понесли никаких потерь. Но дым уже курился вокруг форума, серые клубы, от которых першило в горле, так что все кашляли. Из храма неслись все те же горькие стенания и плач, достигшие жуткого крещендо. Ко мне подъехал один из воинов:
– Хочешь, господин, мы подожжем храм?
– Нет. Не следует сердить их богов. Кроме того, пожар, вероятно, сам сюда доберется.
Магазины и лавки вокруг форума уже начали загораться, я чувствовал, как вокруг нас становилось все жарче. Мы поехали назад по главной улице и покинули город тем же путем, каким в него ворвались. А позади пожар поглощал город Арреций.
Не знаю, выжили те люди, что скрывались в храме, или нет, но мне хотелось думать, что они уцелели.
– Ты глупо тогда поступил, Пакор, – заявил мне Спартак, когда мы вернулись. Он сидел вместе с Клавдией на мягких подушках на полу своего шатра, покрытом большим красным ковром.
Прошел месяц с того дня, когда я совершил рейд на Арреций. Войско уже успело пройти всю провинцию Лаций и теперь оказалось в Кампании. Моя конница совершенно безнаказанно совершала набеги на окрестности, далеко отрываясь от основных сил – никто даже не пытался нас остановить.
– Оставь его, Спартак! – улыбнулась мне Клавдия.
– Нет никакой чести в том, чтобы убивать мирных граждан, мой господин! – заявил я, беря с блюда на столе еще одно ребрышко.
– Ты слышишь, Спартак? – вмешался Акмон. – Он опять говорит о чести!
Спартак отпил вина из чаши.
– Ты отличный воин, Пакор, и отличный командир конницы, – я подмигнул сидевшей рядом Галлии, а она закатила глаза. – Но все эти слова о чести приведут тебя к гибели, если не будешь осторожен. У римлян нет чести, запомни это!
– Человек без чести это человек без души, – задумчиво произнес Гафарн.
– Ты что, поэт? Или просто пьян? – спросил Спартак.
Гафарн посмотрел на него, потом на меня:
– Нет, господин. Эти слова царь Вараз часто повторял своему сыну. Ведь так, принц?
– Именно так, Гафарн, – гордо подтвердил я.
Спартак взял кувшин с вином и наполнил мою чашу.
– Ты пропащий человек, мой друг.
Полог шатра откинулся, внутрь вошел часовой и отдал Спартаку честь:
– В лагерь прибыл гонец, господин. Римлянин.
Спартак встал, мы тоже.
– Римлянин? Он что, с ума сошел? Или хочет погибнуть?
– Он говорит, что привез письмо, господин.
– Мне? – Спартак развел руками. – Может, римляне желают сдаться?
Мы все рассмеялись.
– Нет, господин, – сказал часовой. – Письмо принцу Пакору.
Все уставились на меня. Я был поражен.
– Это, видимо, ошибка, – сказал я. – Кому я известен? Меня только в нашем войске знают…
– Действительно, кому? – сказал Спартак. И ткнул пальцем в часового. – Принеси письмо.
– А как быть с римлянином?
– Убей его, – сказал Акмон, вгрызаясь зубами в ребрышко. Ребрышко не желало сдаваться.
– Нет, – сказал Спартак. – Выпусти его, пусть убирается. Но проследи, чтобы он здесь не задерживался. Несомненно, он еще и шпион ко всему прочему.
– Тем больше оснований его убить, – проворчал Акмон.
– Он говорит, что сначала должен получить ответ.
– Всех тебе все равно не перебить, – сказал я.
– Это почему же? – буркнул Акмон.
Часовой принес письмо и протянул его мне. Это оказался свиток, запечатанный восковой печатью. Клавдия и Галлия уселись обратно на подушки. Я передал письмо Спартаку:
– Прочти его, господин.
– Я? Но оно же тебе адресовано!
– У меня такое ощущение, что оно и тебя касается.
Я сел рядом с Галлией, а Спартак сломал печать, упал на подушки рядом с женой и начал читать вслух: