Испытание временем

— Вы зовете меня на войну, — говорит Шимшон, смущенно оглядывая себя, — но ведь я еще очень молод… Меня не примут. Пожалуй, засмеют…

Ицкович привстает от удивления.

— Одумайтесь, бог с вами… Кто же это вас засмеет? Ведь вы — гвардеец, на редкость сложенный мужчина! Какие плечи, грудь, фигура!

Он разглядывает сутулую фигурку мальчика, впалую грудь, худые плечи и, восхищенный, всплескивает руками. Какая наивность — не знать самого себя!

Шимшон улыбается, вытягивает руки по швам и чувствует себя силачом. Ицкович любуется им и вдохновенно говорит, смеется, и крест подскакивает на его груди. Речь солдата течет ровно, гладко и торжественно. Чего ради скрывать, они стали друзьями. Единомышленники в великом деле, — ничто их не разлучит. Завтра отправляется маршевая рота, и они плечом к плечу пойдут в бой. Шимшон вернется подпрапорщиком с широкой полоской галуна на погонах — у него будут два золотых и два серебряных креста.

Как мог Шимшон не полюбить Ицковича! Он первый назвал его мужчиной. Ну да, «рослый», «крепкий» — так оно и есть, нечего скромничать, но «гвардеец», «силач» — так искренне с Шимшоном никто еще не говорил. Посланник провидения пришел избавить его от Мозеса и Турка, ножа Кивки и указать истинный путь к счастью и славе. Это в честь их дружбы звучат фанфары на улице, раскатисто гремит «ура» и мерно шагают батальоны. Тысячи ног выстукивают: «Спасен… Шимшон спасен… спасен… спасен…» Пусть теперь Турок клянется, распинается — никто не поверит в его честность и благородство… Не трудитесь, дорогой Мозес, Шимшон за вами не пойдет, он останется порядочным человеком и будет зарабатывать свой хлеб честным трудом… Не смейтесь, реб Егуда, объясняйтесь с Натаном сколько угодно, вам не повезло: и обирать я никого не буду, и на пустыре не подохну, как беззубый пес… Они припомнят Шимшона, он вернется сюда, чтобы положить конец беззаконию и мерзости… Берко-дезертир не будет торговать больше белыми билетами, продавать «отсрочки» и воинские свидетельства. Вениямин-курносый перестанет фабриковать калек, делать грыжи, геморрой, вызывать шум сердца и глухоту…

Многое в тот день передумал Шимшон, многое пришло ему на память, только о смерти не подумал он.

Шимшон далек от мысли о ней. Сейчас его волнует жизнь. Он никогда не видел ее такой страстной, не ощущал так близко. Воздух распирает легкие. Все трудней и трудней ступать спокойным, размеренным шагом, не размахивать руками и стискивать зубы, чтобы не запеть. Какое наказание — видеть людей, провожать их сдержанным взглядом, казаться холодным и равнодушным, когда к каждому хочется подойти и дружески заговорить.

— Эй, газетчик!

Этот не обидится, с ним можно поболтать, он принадлежит всем.

— Как дела наши, дружище?

Он не совсем понял, морщит лоб и пожимает плечами.

Не сообразил? Ну, что нового на войне? Напираем? Десять тысяч пленных, три батареи и обоз в придачу? Нет, нет! Не в этом дело… Ему просто захотелось узнать… Перекинуться, словом — и ничего больше… Он недоволен? Напрасно! И отплевываться нечего. Нет так нет…

Суровый парень! Разносить такую весть — и не повеселеть ни чуточки… Притворяется! Кто поверит ему?!

— Постой, земляк! Здравствуй, солдатик!

Бедняга! На нем грязная, в заплатах шинель, он хромает и опирается на палку. Лицо обросло рыжим волосом, воспаленные глаза недоумевают.

— Весело у вас на фронте, га? Здорово австрийцев потрепали, бегут без оглядки?.. Что такое, немец озлился? Еще бы, не поможет, разобьем… В Восточной Пруссии?.. Земляк шутит… Какой выдумщик… Нас кроют?.. Ого-го-го! Весельчак какой… Всего хорошего, желаю выздороветь и вернуться… Что такое? Вшей кормить?..

Город переменился, все нарядились в хаки, звенят шпоры и сабли. Рядом с бравыми вояками штатские — жалкие карлики… Всюду герои, кресты на лентах, золотое оружие, смелые и дерзкие лица. Они на витринах, на страницах журналов, ступают гордо, в серых папахах и червонного золота погонах… Он раньше не замечал их, не видел… Довольно! Он не желает быть больше посмешищем! Долой костюм окопавшегося дезертира, тыловика…

— Эй, Фишка! Как живешь, милый?

Здоровенный парень, косая сажень, стыдно ему отчаиваться.

— Плюнь на это… Нет денег — не надо… Отец болен — даст бог, поправится… Из квартиры выселяют? Ерунда — не посмеют… Махнем, милый, на фронт… Вернемся — все будет по-другому… Туда идут дураки? Круглые идиоты?.. А герои, слава, преобразование мира?.. Ты, кажется, был уже там, приехал в отпуск и задержался… Да ты не дезертир ли, сознайся?.. Куда ты?.. Не беги от меня, Фишка… Я не доносчик, стой!..

К черту этот позорный костюм! В кармане у него десять рублей. Ботинки и подушка ему больше не нужны. Сегодня он купит себе солдатский костюм… Скорее домой! С крыши высокого дома ему кивает трехцветный флаг, тянется к нему, вот-вот оторвется от древка…

Улица выглядит буднично, словно ничего не случилось. Дом огромными окнами смотрит на толкучку, заваленную грязными перинами, железным хламом и тряпьем. Во дворе тускло и серо, вдоль и поперек растянуты веревки с бельем: синие и белые, развеваются над этажами штандарты нищеты…