Испытания

— Доклад товарища Рыжикова мне понравился, выступление кладовщицы, кажется Скворцова она, даже очень, я с ней согласна, потому что жить, все время придерживаясь линии наименьшего сопротивления, просто скучно! Даже позиция Новикова хороша тем, что она выражена совершенно определенно. А ваше молчание на собрании мне совсем не по душе!

Вячеслав Федорович Соловьев оказался человеком выдержанным. Он, что называется, даже бровью не повел. Он даже усмехнулся. Добродушно предложил:

— Ну что же, Люция Александровна, в честь вашего вступления в семью инструментальщиков зайдемте в новое цеховое кафе. Только на днях открыли, посидим, поговорим…

Обернулся к Рыжикову, застенчиво возвышающемуся несколько поодаль:

— Надеюсь, приглашаешь нас?

— Отпразднуем не вступление, а мое возвращение в семью инструментальщиков! — живо откликнулась Люция Александровна, радуясь тому, что Соловьева, по-видимому, не обидела ее бесцеремонная правдивость.

Она решила на всякий случай умерить свою разговорчивость, больше слушать, запоминать, зарисовывать даже. Она никогда не расставалась с большим блокнотом, еле умещающимся в сумке.

Новое цеховое кафе было будто срисовано с кафетериев, которые художница видела за границей всего месяц назад. Столики без скатертей — отполированные, изящные и в то же время довольно широкие для большего удобства, устойчивые. Возле каждого — четыре разноцветных стула. Занавески на окнах тоже четырехцветные, но не производят впечатления пестроты: яркие, славные.

Соловьев оглянулся вокруг и похвалил Рыжикова за умение заниматься конкретными делами: не фантазиями несбыточными, а тем, что нужно каждому труженику; до смены зашел сюда, подзаправился, после смены опять зашел, отдохнул в уюте, подытожил мысленно рабочий день, прикинул задачи на завтра.

И может быть, потому, что сам Вячеслав Федорович не умел ограничиваться только подытоживанием, он добавил укоризненно:

— А зал конференций на что похож! Сумели оформить кафе во время субботников, теперь приведите зал в божеский вид! Так постепенно и будем толкать жизнь вперед…

— Жизнь движет вперед прежде всего мечта, Вячеслав Федорович! — сказал Рыжиков. Он, кажется, чувствовал себя здесь ловчей и уверенней, чем в зале на трибуне.

«Скорее всего, потому, — подумала Люция, — что локти сейчас у него не свисают, а широко лежат на столе и нет необходимости переворачивать страницы тяжелыми пальцами. Он за то, чтобы мы вмешались в судьбу Красного Бора», — молча обрадовалась художница. Она с удовольствием глотала кофе и не сразу заметила, что мысленно объединила себя с рабочим коллективом, сказав «мы» вместо «они».

Но искра радости исчезла под прямым взглядом Вячеслава Федоровича.

— У меня есть сын Олег, — начал Соловьев доверительно, так, словно для рассказа о сыне он позвал Крылатову и Рыжикова в кафе. — Почти не вижу я Олега, ухожу на завод, когда он еще спит, прихожу, а он уже в постели. Выходных у меня почти не бывает. И вот послания моего сына Олега ко мне, отцу и ответственному работнику…

Вячеслав Федорович отодвинул чашку с кофе и достал из внутреннего кармана пиджака несколько распечатанных конвертов. Оказалось, сын просил отца найти хотя бы часа два для прогулки с ним по Красному Бору.

— Я подарил ему мотороллер, — рассказывал Вячеслав Федорович, — и Олег с приятелем затеяли игру, мол, они лесничии, охраняют заповедник. Так и заявляет в одном письме — «наши владения». Носятся по дорожкам, по тропинкам, деревья пересчитывают, классифицируют. Целый прейскурант здесь! — засовывая конверты во внутренний карман пиджака, невесело усмехнулся Вячеслав Федорович. — Меня упрашивает, — добавил он, — не на мотороллере с ним прокатиться, а совершить обстоятельную пешую прогулку. Слово солидное нашел — «обстоятельную».

— Меня зависть берет, — сказал Рыжиков. — Моих двух парней кнутом не загонишь в Красный Бор. Один чуть ли не каждый вечер возле Большого театра околачивается, автографы у артистов собирает, откуда такое в голову втемяшилось ему, сыну кузнеца?! Интересует его, не какие спортсмены на Олимпиаду приедут, а какие артисты в качестве туристов и на гастроли! Полный вывих у мальчишки, а второго от шахматной доски не оторвешь, задачи гроссмейстерские решает, партии играет по переписке бог знает с какими американцами или англичанами… Нет, вы обязательно найдите время погулять с мальчиком.

Хотя за столом Рыжикову было удобнее, нежели на трибуне, от длинной тирады своей он запарился, как от доклада. Тыльной стороной руки вытер лоб. Повторил тихо:

— Почему отказывать мальчику в простой просьбе?..

— Потому, что я знаю своего сына, хотя почти с ним не вижусь. Он хочет наглядно доказать мне, что Красный Бор гибнет. А я это знаю без него. Он хочет, чтобы я вмешался. А я уже вмешивался. И чуть не влип, как муха в паутину! Не хотел омрачать сегодняшнее хорошее собрание, поэтому молчал… Многие у нас еще очень наивны.

Усмешка Соловьева была явно снисходительной — такой же, какая досталась Люции в зале.