Испытательный пробег

…Только что перепал короткий нерешительный дождик, ветер унес облака за Окружную дорогу. Просветлело. Пахло жженым мусором, мокрой пылью, мокрыми рогожами и цементом. На повороте скрежетали трамваи, откуда-то из поселка сквозь заводской гул, в короткие интервалы, когда на заводе вроде бы чуть смолкало, доносилась патефонная музыка, неясный мотив. «Марфушу» играли. «Марфуша, как березонька, стройна…»

К красному кирпичному зданию заводоуправления, чавкая мокрыми шинами, валко подкатил наркомовский «линкольн», развернулся, блеснув стеклами и черным холеным лаком. Шофер шикарно посадил тяжелую машину на тормоза, что и было сразу же замечено и оценено двумя металлистами, стоявшими у проходной.

— Хват, — сказал один, гася папиросу о каблук. — Осадил-то, ажно присело.

— Знатно, — сказал второй.

Из «линкольна» вышел нарком Орджоникидзе, поправил зеленую суконную фуражку. На околыше блеснула красная звезда.

В проходной началась суетня. Кинулись за Лихачевым. «Иван Алексеевич! Иван Алексеевич!.. Где директор?»

Лихачев был в новом инструментальном. Выбежал, на ходу оправляя гимнастерку, чтоб все складки были под ремень.

— Здравствуй, директор, да, — с легким кавказским акцентом сказал нарком.

— Здравствуйте, товарищ Серго! — ответил, не переводя дыхания.

— Нежданный гость, понимаю, да, но ничего, показывай хозяйство. Вот решил посмотреть перед пуском. Такой снаряд по капитализму…

— Аэроплан.

— Кто сказал аэроплан?

— Я сказал. Но имел в виду бомбовоз.

— Ты, Ваня, за словом в карман не полезешь. Бомбовоз…

— Стараемся.

В это самое время завгар Петр Платонович Кузяев степенно шагал к проходной вместе с новым водителем Афанасием Ильичом Яковлевым и, думая о кружке пива, которую следовало бы непременно подарить своему иссушенному организму, выслушивал необоснованные претензии по поводу того, что слишком много ездок порожняком.

— За порожняк не платят! За пережог бензина не платят! — волновался Яковлев.

— А чего за них платить? — удивлялся Кузяев, еще не понимая, к чему клонит новый водитель.

Увидев наркома и директора, Петр Платонович двумя пальцами вежливо приподнял кепи, осмотрелся и, сообразив, что Лихачев не иначе как будет показывать Орджоникидзе новые цехи, ткнул Яковлева локтем.

— Давай в кильватер.

— Не надо, — засомневался Афанасий Ильич. — С какой стати. У них свое, у нас свое…

— Допотопный подход.

Директора и наркома подковой окружили заводские начальники, и подковой же двинулись все в механический. Кузяев с Яковлевым поспешили следом, имея отставание, потому что Яковлев упирался.

— Да ни к чему мне… Смотрят на нас, идем отсюда...

— Выгоню за несознательность, — пригрозил Петр Платонович, стараясь походкой и ритмом шага быть похожим на наркома.

Первым осматривали механический отдел. Он уже начинал жить. Новенькие «ньютоны» вертели блоки цилиндров, трещали автоматы цеха «нормаль», мерно и солидно, поблескивая, вращались головки «глиссонов», вырезая сложные профили шестерен для коробок передач.

— Здесь полторы тысячи станков, — сказал директор. — Все оборудование новое. По последнему слову техники, товарищ Серго.

Яковлев прищурился, всматриваясь в лицо директора. Откуда он взялся, революцией поставленный в начальники? Афанасий Ильич впервые видел Лихачева так близко. Что ему с тех станков, не свое же. Или снимут, или переведут с повышением, но не век же ему здесь. Рябушинские хозяева были, Георгий Николаевич, дядя незабвенный, для себя старался, пулемет держал. А этот за-ради чего пуп рвет? Власти захотел, чтоб потом всю жизнь вспоминать, как заводом командовал, чужие жизни тасовал, будто в колоде? Сладкое мгновение? Власти, власти! — решил Афанасий Ильич. Вот она, суть человеческая. И даже зубами скрипнул. Начальнички… Он других начальников помнил.

Директор рассказывал, какие на заводе трудности, как выполняется график. Яковлев прислушивался и не прислушивался к его словам, его интересовало другое. Он видел, что директор любуется заводом, говорит о заводе так, будто все это, куда ни кинь взгляд, только ему и принадлежит. Шел как Сергей Павлович! Как Степан Павлович! Переодеть, так со спины — Рябушинский, правда, те гимнастерок не носили. Но ведь те владели! Те хозяевами были! Другой оборот. А этот кто? Неужто не понимает, мучился Афанасий Ильич, что одно дело капитал, другое — иллюзия. Ладно, у Петруши всегда заблуждение в мозгах было, от папаши-праведника наследство, считает, что со всяким можно договориться, человек — он не тварь животная, человеку разум дан, и если что, сели рядком, потолковали и так вот до сути добрались! Неужто и у этого подобный взгляд и завихрение в мозгах, и выходит, в самом деле народились люди на Руси, плеяда такая, когорта, или как их там величать, для которых что свое, что чужое — все общее. По ветру пойдет, если все для всех. Так ли? Нет, нет… Власти хотят. Утвердить себя. Эвон, чего я достиг, а там хоть трава не расти… Хоть лопни все… Но вошли в штампомеханический, остановились у копировальных станков.