Испытательный срок

Сумерки застигли их в дороге, меж невысоких поросших березняком холмов. Мышцы пока не болели; дарёных сил наверняка ещё хватило бы, чтобы идти дальше, но страх и здравомыслие всё решительнее сдавали позиции перед колоссальной усталостью. Хотелось, пусть и ненадолго, провалиться в спасительный сон и надеяться, что наутро прояснеет в сумбурных мыслях. Может, Ярослав угадал Ирино состояние, а может, у него были какие-то свои резоны. От дороги отошли на пару десятков метров, под сень призрачно белеющих берёз. Ира понятия не имела, как устраиваться на ночлег посреди непокорённой природы; будь она одна, наверняка попросту замёрзла бы за ночь — если бы не успела к тому времени умереть от страха или с голоду. Сидя на устроенной из веток лежанке, жуя вяленое мясо с пресной лепёшкой и глядя, как тают в прохладном воздухе взмывающие над костром искры, она неожиданно для самой себя решила, что ей всё-таки несказанно везёт. Правда, в том числе и на потрясающе заковыристые неприятности.

— Будем дежурить по очереди? — предложила она. Не хотелось быть совсем уж бесполезной.

— Нет, — Зарецкий вытащил из сумки флягу, глотнул воды и протянул Ире. — Ещё на сутки-другие меня хватит. Отдыхай.

Она не слишком охотно поспорила, скорее с собой, чем с ним, и под вялые угрызения совести устроилась на подстилке, пахнущей листвой и древесной влагой. Ярослав сидел поодаль, бездумно шевелил длинной веткой стремительно прогорающий хворост и, похоже, мыслями блуждал где-то далеко отсюда. Пламя ярким призраком отражалось в его тёмных глазах.

…Берёзовые стволы высились повсюду, словно колонны, подпирающие сплошной непрозрачный полог — то ли листвы, то ли низкого, непроглядно-чёрного неба. Мёртвая трава негромко шелестела, рассыпаясь в прах под ногами. Где-то должен гореть костёр; а может, он уже потух, проглотив всё, что было назначено ему в пищу. Зачем вовсе было уходить от огня? Как теперь вернуться?

Призрачно-бледные стволы уходят в бесконечность неровными рядами, будто бы пойманные меж глядящихся друг в друга зеркал. Здесь нет верной дороги, но оставаться на месте значит сдаться без боя. Шаги отдаются оглушительным эхом в гулкой тишине; кажется, будто мир вокруг куда-то движется, но на самом деле это не так. Сколько ни трать силы, отсюда не уйти, не убежать, не вырваться. Остаётся только шагать, чтобы не лишать смысла остаток жизни…

Резкая, пронзительная горечь сдавила вдруг горло. Она была… настоящей, живой, в сотни раз реальнее зачарованной чащи и глухой безысходной тоски. Сомкнутые веки опалил ослепительный свет; Ира открыла глаза и надсадно закашлялась, прижимая ладонь к ноющей груди. Вокруг костра танцевали ломкие тени. Снова вспыхнуло; бледное пламя распласталось в воздухе сияющей дугой. Послышался негромкий трескучий смех.

— Пошёл вон! — рявкнул Зарецкий куда-то в стремительно зализывающую раны ночную тьму.

То, что пряталось под её покровом, не спешило подходить ближе. То ли хохот, то ли плач прокатился вдоль зыбкой границы рыжеватого света. Ира закашлялась: что-то болезненно сжалось в груди, мешая дышать; на глаза навернулись без причины горячие слёзы. Ярослав сорвался с места и без тени сомнения нырнул в темноту — туда, где насмехался над ним неведомый ночной гость. Кое-как скатившись с лежанки, Ира подползла ближе к костру. Огонь — единственная надёжная защита от нежити, от холода, от подступающей тьмы…

— Охолони, волхв! — испуганно взвизгнула пустота. Вспыхнувший среди деревьев яркий свет очертил притиснутую к широкому стволу тщедушную фигурку; левой рукой Зарецкий сжимал воротник потрёпанной алой рубахи, правую, над которой реяло золотистое пламя, занёс, как для удара. — Я ж не со зла! Не признал, дурачина, э-э-эх… Хошь — век тебе служить буду, отпусти только! Пощади!

Ярослав выругался сквозь зубы и нехотя разжал руку. Существо, обманчиво похожее на тощего мужичонку, мешком рухнуло к древесным корням и изумлённо закашлялось. Не ожидало отделаться так легко.

— Твоё счастье, — глухо проговорил Зарецкий, заступая ему дорогу к костру, — что твоя товарка о тебе позаботилась. Пошёл вон.

Ночная тварь склонила набок лохматую голову, с интересом его разглядывая. Ира запоздало припомнила неживую четырёхпалую ладонь на смуглом запястье, спокойный голос и скупые слова, недобро теперь аукнувшиеся. Стало холодно, несмотря на горевший совсем рядом огонь.

— Куда ж я пойду-то? — хитровато спросила нежить, щуря единственный глаз. Вторая глазница зияла тьмой. — Я ить тебе служить обещался. Не слыхал, что ли?

— Нужен ты мне, — огрызнулся Ярослав и брезгливо отступил на шаг. — Ну-ка хватит тут свою вонь распускать!

— Как мудрый господин прикажет, — елейно отозвалось существо.

Давившая на грудь тяжесть исчезла, будто и не было. Ира поспешно вдохнула перемешанный с дымом воздух; в лёгких защекотало, словно от восторга. Лица Зарецкого она не видела; навряд ли он рад власти, обретённой над опасной нежитью. Но и уничтожить скорчившуюся на земле тварь теперь нельзя — иначе сработает клятва. Клятва, данная в обмен на её, Ирину, жизнь…